Слушая Антонио, Соня испытывала жалость к этому полумальчику-полумужчине, обделенному судьбой и пытающемуся обрести уверенность за игрой в рулетку.
Уже светало, когда они покинули казино и, разувшись, пошли вдоль моря по пляжу, прилегающему к отелю «Эксельсиор». Был отлив, они шли по кромке воды, нагибаясь за ракушками и оставляя следы босых ног на влажном темном песке. Поднявшееся солнце осветило беспорядочно разбросанные кресла и лежаки, душевые кабинки и странную пару в вечерних туалетах, бредущую босиком по мокрому и еще холодному песку.
Выигранные в казино деньги торчали у Антонио из карманов его смокинга, и Соня, чтобы он не потерял их, спрятала часть за корсаж своего шифонового платья. Они прошли по молу до самой пристани и оглянулись, чтобы полюбоваться на знаменитый венецианский отель, связанный с именем Д'Аннунцио.
— Выиграв столько денег, не грех потратить немного и на даму, — заявила Соня.
— Что хочет дама? — в тон ей шутливо спросил Антонио.
— Дама хочет кофе с молоком и парочку свежих бриошей.
Оба засмеялись и направились к отелю.
Следующей ночью Антонио проиграл все, что выиграл накануне, и еще сверх того, но впервые в жизни его не расстроила неудача за игорным столом.
С этого дня Антонио изменился. Соня с ее жизненным оптимизмом и энергией защищала его, придавала ему силы. Даже на работе он отстаивал теперь свои проекты, горячо споря с отцом, и радовался, когда ему удавалось его убедить. Он словно заново родился, почувствовал вкус к жизни.
Несколько месяцев спустя, когда осень уже оголила деревья и в холодном воздухе чувствовалось дыхание зимы, раздался телефонный звонок.
— Синьорина Бренна? — услышала Соня незнакомый мужской голос.
— Это я, — ответила Соня, — а кто со мной говорит?
— Ровести. Джованни Ровести. — Голос звучал решительно и жестко. — Антонио рассказывал мне о вас, поэтому, будучи в курсе ваших отношений…
— От великого Ровести ничего не может укрыться, — Соня перешла на шутливый тон. — Так чем могу быть вам полезна?
Ее волнение прошло, она была совершенно спокойна. Возможно, от этого разговора будет зависеть ее жизнь с Антонио, ее будущее, но унижать себя она никому не позволит, даже этому всесильному богачу, этому знаменитому издательскому магнату!
— Ничего существенного, — голос в трубке стал мягче. — Просто меня порадовало, что Антонио не побоялся рассказать мне о вас, я бы даже сказал, что он сделал это с удовольствием.
— Мне не хотелось бы в ваших глазах выступать в роли миссис Симпсон, ради которой Эдуард VIII отрекся от английского престола.
Джованни Ровести весело рассмеялся.
— А вы на ее месте как бы себя повели?
— Я бы сделала все возможное, чтобы стать королевой, — не задумываясь, ответила Соня.
Искренний и честный по своей природе, Джованни Ровести любил в людях прямоту.
— Вы всегда добиваетесь своего? — спросил он.
— Нет, не всегда, — искренне призналась Соня, — но делаю все, чтобы добиться.
Старик снова засмеялся. Давно уже никто не позволял себе так просто и свободно с ним разговаривать, как эта молодая незнакомая женщина.
— Мне кажется, нам пора познакомиться, — сказал он Соне.
— Как вам будет угодно.
— Жду вас в четверг у себя. Посмотрим какой-нибудь фильм, поболтаем.
— Что в таких случаях принято говорить в ответ?
— Скажите «да» или «нет».
— Да. В четверг я у вас буду.
Как и обещала, в четверг Соня пришла в особняк на улице Сербеллони. К этому дню она была уже не одна: вопреки приговору гинекологов, предрекавших ей бесплодие, в ней зародилась новая жизнь. Уже два месяца носила она под сердцем свою дочь Марию Карлотту.
СЕГОДНЯ
ГЛАВА 1
Прошло двадцать три года с того далекого дня, когда Соня впервые переступила порог миланского особняка Джованни Ровести, и вот Мария Карлотта, которую она уже носила тогда под сердцем, ее единственная дочь, ее бедная любимая девочка, лежит перед ней в гробу. Гроб установлен в вестибюле палаццо Маццон, а в его изголовье возвышается Римлянин — первый типографский станок знаменитого издателя, символ некогда могущественного и потерянного навсегда королевства.
Газетчики и телерепортеры не стали раздувать в сенсацию самоубийство младшей из рода Ровести; проявив редкий для их профессии такт, они ограничились информационными сообщениями. В Венецию съехались друзья и родственники. Пьетро и Анна с семьей остановились здесь, в палаццо Маццон.
Сейчас во дворце все спали, и только Соня бодрствовала у гроба Марии Карлотты. Она говорила и говорила, уверенная в том, что дочь не только слышит, но — впервые в жизни — прислушивается к ее словам. Как могло случиться, что у нее, сильной и бесстрашной, родилась такая ранимая, такая хрупкая дочь? Почему она, мать, не воспитала в ней жизненной стойкости? Словно еще надеясь что-то изменить, Соня рассказывала тихим голосом о себе — одинокой девочке, одинокой девушке и закалившейся от невзгод одинокой женщине. Замолкая на минуту, чтобы перевести дыхание, Соня слышала в ответ глубокое торжественное молчание. Это было молчание смерти.
— Зачем, зачем ты сделала это, девочка моя дорогая? — снова и снова спрашивала Соня и не получала ответа.
Она вспомнила их последний разговор здесь, в этом вестибюле, вспомнила, как наотмашь ударила Марию Карлотту, узнав о ее беременности. Неужели пощечина стала причиной ее решения? Соня не могла в такое поверить. Ей тоже отец когда-то отвесил здоровенную оплеуху, да еще и на виду у всей улицы, но разве ей пришла тогда в голову мысль покончить с собой? Вчера сюда приходил Макси Сольман, он рассказал Соне о том, что случилось в его ателье. Предательство мужчины не повод для самоубийства. В свое время она тоже застала в постели Онорио Савелли другую женщину, ну и что? Вне себя от ярости она ударила по лицу бывшего любовника и гордо ушла, хотя ее самолюбие было уязвлено. Из каждого испытания она выходила с большим запасом сил и начинала новую страницу своей жизни. Расставшись с Онорио, Соня почувствовала вкус свободы. Она наслаждалась независимостью, правда, это продолжалось недолго — у нее начался роман с Антонио Ровести, и вскоре она забеременела… Как же она была тогда счастлива! Ведь врачи уверяли ее, что она никогда не будет иметь детей. Сравнивая себя с дочерью, Соня понимала: Мария Карлотта не похожа на нее, она с детства была другой. Замкнутая, молчаливая, погруженная в себя, девочка была равнодушна ко всему и ко всем. Не жизнь, а смерть вела ее за собой и в конце концов пересилила, победила. Соня много раз пыталась поговорить с дочерью по душам, но та всегда замыкалась в себе, и разговора не получалось. Так было и в тот раз, когда она сказала Марии Карлотте, что вынуждена продать палаццо Маццон.