Читать интересную книгу О всех созданиях – больших и малых - Джеймс Хэрриот

— К счастью, — сказал я с ободряющей улыбкой, — теперь появилось новое средство против подобных явлений, и как раз сегодня мы получили первую партию. Пойдемте, я дам вам таблетки.

— Ну слава богу! — Мистер Берсфорд оглядел коробочку. — Одну за полчаса до отъезда, и все будет в порядке?

— Вот именно, — ответил я весело. — И хватит на будущие поездки.

— Чрезвычайно вам благодарен. Вы просто меня спасли.

Мистер Берсфорд направился к машине и включил мотор. Словно по сигналу, золотистая головка на заднем сиденье откинулась, губы сложились трубочкой.

— У-у-у, у-у-у, у-у-у, у-у-у, — вопил Коко, и его хозяин, отъезжая от тротуара, бросил на меня взгляд, исполненный отчаяния.

Я задержался на крыльце. В Дарроуби мистера Берсфорда недолюбливали — вероятно, из-за его сухой сдержанности, но мне казалось, что он неплохой человек, и в любом случае я ему от души сочувствовал. Машина давно уже скрылась за углом, а я все еще слышал вопли Коко:

— У-у-у, у-у-у, у-у-у, у-у-у…

В тот же день мне часов около семи вечера позвонил Уилл Холлин.

— Гертруда поросится! — сказал он тревожно. — И кидается на малышей!

Скверно! Свиньи иногда набрасываются на новорожденных поросят и, если не помешать, даже убивают их. Поросят, конечно, можно забрать, но тогда им грозит голодная смерть.

Проблема при любых обстоятельствах крайне сложная, а в этом случае особенно, так как Гертруда была племенной свиноматкой и Уилл Холлин, решив улучшить породу своих свиней, заплатил за нее большие деньги.

— Сколько их уже? — спросил я.

— Четверо. И на каждого она набрасывалась! — Его голос прерывался от волнения.

Тут я снова вспомнил про «усмирин» и снова благословил мистера Барджа.

— У меня есть новейшее средство, мистер Холлин. — Я улыбнулся в трубку. — Прислали как раз сегодня. Буду у вас немедленно.

Я рысцой влетел в аптеку, вскрыл ящик с флаконами и прочел приложенное описание: «Десять кубических сантиметров внутримышечно, и свиноматка подпустит поросят менее чем через двадцать минут».

До фермы Холлинов было недалеко, и, мчась сквозь вечерний мрак, я думал о неисповедимых путях судьбы. «Усмирин» прибыл утром — и сразу же два случая, настоятельно требующих его применения. Нет, что ни говорите, а мистер Бардж приехал не случайно — какие еще нужны доказательства предопределенности, управляющей нашим существованием? При этой мысли у меня даже мурашки поползли по коже.

Мне не терпелось поскорее сделать инъекцию, и я сразу залез в закут. Гертруде не понравилось, что ей в бедро вогнали иглу, и она повернулась ко мне с грозным хрюканьем, однако я успел ввести ей все десять кубиков, прежде чем ретировался.

— Значит, нам только двадцать минут подождать — и все? — Уилл Холлин оперся о загородку и тревожно посмотрел на свинью. Ему было за пятьдесят, он еле сводил концы с концами, и я знал, как много значат для него эти поросята.

Я собирался сказать что-нибудь оптимистичное, но тут на свет появился еще один розовый барахтающийся поросенок. Фермер нагнулся и осторожно подтолкнул малыша к соскам лежащей на боку свиньи, но при первом прикосновении его пятачка Гертруда взвилась, яростно ворча и обнажая желтые зубы.

Уилл быстро схватил поросенка и опустил его в картонный ящик, в котором копошились его старшие братья и сестры.

— Ну вот видите, мистер Хэрриот.

— Да-да. А сколько их там уже у вас?

— С этим шесть. И все отличные, как на подбор.

Я заглянул в ящик. Да, у всех породистые вытянутые туловища.

— Действительно. А судя по ее виду, она еще и до половины не дошла.

Он кивнул, и мы приготовились ждать.

Двадцать минут тянулись, как вечность, но вот я взял пару поросят, влез с ними в закут и уже собрался приложить их к соскам, когда один из них пискнул. Гертруда ринулась на меня с яростным ревом, разинув пасть, и я перелетел через перегородку с резвостью, какой в себе и не предполагал.

— Вроде бы сон ее не совсем разобрал? — заметил мистер Холлин.

— Э… да… совершенно верно. Пожалуй, надо еще подождать.

Мы дали ей еще десять минут, а потом все повторилось снова. Я ввел ей дополнительные десять кубиков «усмирина», а час спустя — новые десять. К девяти часам Гертруда произвела на свет пятнадцать чудесных поросят и шесть раз изгоняла меня из закута вместе со своими отпрысками. Она стала, пожалуй, даже еще более подвижной и свирепой, чем до первой инъекции.

— Вон послед вышел, — мрачно сказал мистер Холлин. — Значит, она кончила. — Он печально посмотрел на картонный ящик. — А мне теперь надо вскормить пятнадцать поросят без материнского молока. Того и гляди, все передохнут.

— Нет уж, не передохнут, — произнес голос у нас за спиной.

Я оглянулся. В дверях, улыбаясь своей обычной лукавой улыбкой, стоял дед Холлин. Он вошел в закут и ткнул Гертруду палкой в бок. Она с рыком вперила в него злобный взгляд, и его улыбка поползла к ушам.

— Ну, я тебя живо приструню, старуха.

— Приструните? — Я неловко переступил с ноги на ногу. — Каким образом?

— Так ее же надо поуспокоить чуток, и все дела.

Я перевел дух.

— Конечно, мистер Холлин! Этого я и добивался.

— Так-то оно так, да взялись вы за это не с того конца, молодой человек.

Я пристально поглядел на него. Всезнайка, щедрый на советы в чужой беде, — кому из ветеринаров не приходилось терпеть его присутствия? Но дед Холлин не вызвал у меня обычного раздражения. Мне он нравился. Хороший человек, патриарх прекрасной семьи (Уилл был старшим из четырех его сыновей), и уже несколько его внуков завели собственное хозяйство в наших же краях.

Да и какое у меня было право задирать перед ним нос после моей жалкой неудачи?

— Я ввел ей новейшее лекарство, — буркнул я.

Он мотнул головой.

— Ее лекарствами не проймешь. Ей пиво требуется.

— А?

— Пиво, молодой человек. Глоток-другой доброго эля. — Он повернулся к Уиллу: — Чистое ведерко у тебя найдется, сынок?

— В молочной стоит. Только что ошпаренное.

— Вот и ладно. Я схожу в трактир. Долго не задержусь. — Старик повернулся на каблуках и скрылся в темноте. Ему было под восемьдесят, но сзади он выглядел как молодой парень — прямая спина, широкие плечи, легкая походка.

Нам с Уиллом разговаривать не хотелось. Его терзала тревога, а меня стыд, и оба мы почувствовали облегчение, когда в хлев вошел дед Холлин с эмалированным ведром, до краев полным пенящейся коричневой жидкостью.

— Хо-хо! Видели бы вы, как у них в «Фургоне с лошадьми» глаза на лоб полезли! Небось никогда еще такого не было, чтобы кто зараз два галлона требовал!

Я даже рот раскрыл.

— Вы взяли два галлона пива?

— Два, молодой человек. Меньше толку не будет. — Он снова повернулся к сыну: — Она же у тебя давно не пила, а, Уилл?

— Ага. Я хотел дать ей водички, когда она кончит, да так и не успел.

Дед Холлин поднял ведро.

— Ну так, значит, у нее в горле совсем пересохло!

Он наклонился над загородкой, и в пустое корыто обрушился темный пенный каскад.

Гертруда угрюмо направилась к корыту и подозрительно понюхала неизвестную жидкость. Поколебавшись, она сунула в нее рыло, осторожно сделала глоток, и хлев тут же огласился звучным хлюпаньем.

— Черт, во вкус вошла! — воскликнул Уилл.

— Еще бы не вошла, — вздохнул старик. — Это же самый лучший портер!

Корыто опустело с поразительной быстротой, но, прежде чем отойти, могучая свинья тщательно его вылизала. По-видимому, соломенное ложе ее не манило, и она начала прогуливаться по закутку, время от времени проверяя, не осталось ли в корыте пива, и поглядывая на три лица над бревенчатой загородкой.

И тут я, к своему полному изумлению, вдруг заметил, что свирепый огонь в ее глазках погас и они выражают теперь только тихое благодушие. Мне даже почудилось, что она улыбается.

С каждой минутой ее движения становились все более неуверенными. Она начала спотыкаться, а затем, громко и откровенно икнув, плюхнулась на солому и перекатилась на бок.

Дед Холлин, немелодично насвистывая, несколько секунд смотрел на нее, потом перегнулся через загородку и ткнул свинью в мясистое бедро, на что она только блаженно хрюкнула и даже не шевельнулась.

Гертруда наклюкалась в лежку.

Старик махнул на картонный ящик:

— Тащи поросят.

Уилл принес в закут одну барахтающуюся охапку, потом вторую. Как всем новорожденным, им не требовалось объяснять, что они должны делать дальше. Пятнадцать изголодавшихся ртов прильнули к материнским соскам, и я со смешанным чувством созерцал картину, которая, увы, ничем не была обязана моему самому современному ветеринарному искусству, — длинный рядок розовых поросят, наполняющих свои брюшки животворной жидкостью.

Что поделаешь! Я оказался бессилен, и восьмидесятилетний фермер утер мне нос с помощью двух галлонов портера. Настроение у меня было далеко не радужное.