Старик закивал:
— Обязательно, сэр. Большое спасибо, сэр.
Пока Зигфрид продолжал возиться в шкафу, я сделал инъекцию и отсчитал двадцать таблеток новейшего средства — М-Б 693.
Старик с интересом поглядел на них, потом положил в карман.
— Сколько я вам должен, мистер Хэрриот?
Я поглядел на ветхий галстук, тщательно повязанный под обтрепанным воротничком, на вытертый до прозрачности пиджак. Брюки его были залатаны на коленях, но сбоку в прорехе розовела кожа.
— Ничего, мистер Бейли. Последите, как она будет себя чувствовать.
— А?
— Вы ничего за прием не должны.
— Но…
— Не беспокойтесь, это же все пустяки. Только не забывайте давать ей таблетки.
— Обязательно, сэр, и большое спасибо. Я ведь и не думал…
— Знаю, мистер Бейли. До свидания, и если в ближайшие дни ей не станет заметно лучше, приведите ее еще раз.
Едва шаги старика затихли в коридоре, как Зигфрид вынырнул из шкафа.
— Битый час я их искал. Нет, Джеймс, вы нарочно все от меня прячете!
Я улыбнулся, но промолчал, убирая шприц, а Зигфрид снова заговорил:
— Джеймс, мне неприятно этого касаться, но не кажется ли вам, что вы поступаете легкомысленно, работая даром?
Я посмотрел на него с удивлением:
— Но он живет на пенсию по старости. И наверное, очень нуждается.
— Вполне возможно, и тем не менее вы не имеете права предлагать свои услуги бесплатно.
— Но изредка, Зигфрид! В случаях вроде этого…
— Нет, Джеймс. Даже изредка — нет. Это непрактично.
— А сами вы? Я же видел… и много раз!
— Я? — Его глаза изумленно раскрылись. — Да никогда в жизни! Я-то отдаю себе отчет в суровой реальности нашего существования. Все стало безумно дорого. Например, вы же горстями сыпали ему М-Б шестьсот девяносто три? Господи помилуй! Да вы знаете, что одна такая таблетка стоит три пенса? И не возражайте! Вы ни при каких обстоятельствах не должны работать без гонорара.
— Но, черт побери, сами-то вы! — не выдержал я. — Не далее как на прошлой неделе…
Зигфрид поднял ладонь.
— Успокойтесь, Джеймс. Успокойтесь. У вас необузданное воображение, вот в чем ваша беда.
Вероятно, я поглядел на него очень свирепо, потому что он протянул руку и потрепал меня по плечу.
— Поверьте, дорогой мой, я все прекрасно понимаю. Вы действовали из благороднейших побуждений, и у меня самого бывает искушение поступить так же. Но надо быть твердым. Времена теперь суровые, и, чтобы продержаться на поверхности, нужна суровость. Так что запомните на будущее: никакого робингудства, мы не можем позволить себе такую роскошь.
Я кивнул и отправился на вызовы в несколько ошарашенном состоянии. Впрочем, вскоре я забыл об этой стычке, и она совсем изгладилась бы из моей памяти, если бы неделю спустя мне не довелось снова увидеть мистера Бейли.
Его собачонка вновь лежала на столе в смотровой, и Зигфрид делал ей инъекцию. Я не стал мешать, а вернулся по коридору в приемную и принялся приводить в порядок еженедельник. День был летний, и между занавесками открытого окна я видел крыльцо и ступеньки.
Склоняясь над еженедельником, я услышал, как Зигфрид и старик прошли к дверям. На крыльце они остановились. Собачонка на веревочке выглядела совершенно так же, как и раньше.
— Ну что же, мистер Бейли, — говорил Зигфрид, — я могу только подтвердить слова мистера Хэрриота. Боюсь, кашлять она будет до конца своих дней, но при ухудшениях приходите к нам.
— Хорошо, сэр. — Старик опустил руку в карман. — Скажите, пожалуйста, сколько с меня причитается?
— Причитается?.. Ах да, причитается… — Зигфрид откашлялся, словно на секунду утратил дар речи. Он поглядывал то на дворняжку, то на потрепанную одежду старика, а потом покосился на дом и произнес хриплым шепотом:
— Ничего не причитается, мистер Бейли.
— Но, мистер Фарнон, как же можно?..
— Ш-ш-ш! Ш-ш-ш! — Зигфрид тревожно замахал рукой на старика. — Ни слова больше. Я ничего не желаю об этом слушать.
Принудив мистера Бейли замолчать, он протянул ему внушительный мешочек и, настороженно оглядываясь через плечо, объяснил:
— Тут сотня таблеток М-Б. Ей они будут часто нужны, а потому возьмите про запас.
Я понял, что Зигфрид заметил прореху у колена, потому что он долго смотрел на нее, а потом сунул руку в карман.
— Погодите минутку.
Он извлек горсть самых разных предметов. Несколько монет скатилось с его ладони, пока он перебирал на ней ножницы, термометры, обрывки бечевки, ключи для открывания бутылок. В конце концов его поиски увенчались успехом и он ухватил банкноту.
— Вот фунт, — прошептал он и снова нервно зашипел на старика, когда тот попытался возражать.
Мистер Бейли понял, что спорить бесполезно, и спрятал бумажку в карман.
— Ну спасибо вам, мистер Фарнон. Я на это свожу свою хозяйку в Скарборо.
— Вот и хорошо, вот и молодец, — пробормотал Зигфрид, виновато косясь по сторонам. — Ну так до свидания.
Старик приподнял кепку и зашаркал по тротуару, тяжело передвигая ноги.
— Э-эй, погодите! — крикнул Зигфрид ему вслед. — В чем дело? Что у вас с ногами?
— Все ревматизм проклятый. Ну да помаленечку, полегонечку дойду.
— До муниципальных домов? — Зигфрид нерешительно потер подбородок. — Далековато… — Он последний раз воровато заглянул в коридор у себя за спиной, а потом указал пальцем. — Вон там моя машина, — шепнул он. — Забирайтесь в нее, я вас подвезу.
Иногда мы сцеплялись насмерть, но быстро остывали.
Я сидел за обеденным столом, потирая и сгибая локоть. Зигфрид, увлеченно нарезавший жареную баранину, оторвался от своего занятия:
— Что у вас с рукой, Джеймс? Невралгия?
— Нет. Утром меня корова задела рогом. Прямо по косточке.
— Не повезло. А вы что, пытались ухватить ее за нос?
— Нет. Делал ей инъекцию.
Рука Зигфрида с куском предназначенной мне баранины замерла в воздухе.
— Инъекцию? С этого конца?
— Ну да. В шею.
— Вы делаете инъекции в шею?
— Конечно. А что?
— Да просто то, что, прошу извинения, место, по-моему, довольно дурацкое. Я всегда делаю инъекции в круп.
— Неужели? — Я положил себе пюре. — А чем плоха шея?
— Но вы же сами продемонстрировали — чем, не так ли? Ну, во-первых, от нее чертовски близко до рогов…
— Ну а от крупа чертовски близко до задних ног.
— Ну послушайте, Джеймс! Вы же прекрасно знаете, что после инъекции в круп коровы брыкаются крайне редко.
— Предположим. Но хватит и одного-единственного раза.
— Одного-единственного раза хватит и с рогами, а?
Я промолчал. Зигфрид полил соусом баранину, и мы принялись за еду. Но после первого же глотка он возобновил атаку:
— Во-вторых, круп обращен к проходу. А к шее вы должны протискиваться между коровами.
— Ну и что?
— Только то, что вам сдавят ребра и оттопчут ноги.
— Пусть так. — Я зачерпнул из миски зеленой фасоли. — Но ваш способ обещает немало шансов получить в лицо залп коровьего навоза.
— Чепуха, Джеймс, вы просто подыскиваете оправдания! — Он с яростью принялся кромсать свою баранину.
— Вовсе нет, — возразил я. — Просто таково мое убеждение. А вы не выдвинули ни единого веского аргумента против шеи.
— Ни единого? Да я могу привести их сколько угодно! Хотя бы то, что инъекция в шею болезненней.
— А круп легче инфицируется, — отпарировал я.
— Мускулатура шеи бывает очень тонкой, — огрызнулся Зигфрид. — Там нет удобной мышечной подушки, куда втыкать иглу.
— Зато и хвоста нет, — огрызнулся я в свою очередь.
— Хвоста? Да о чем вы говорите?
— О хвосте. Хорошо, если есть кому его держать, чтобы он не хлестал почем зря.
Зигфрид быстро прожевал мясо.
— Хлестал? Господи помилуй, ну при чем здесь это?
— Очень даже при том, — ответил я. — Возможно, вам нравится, когда вас бьют по физиономии вонючим хвостом, но я этого не люблю.
Наступила пауза. Мы оба тяжело дышали. Затем Зигфрид произнес зловеще спокойным голосом:
— Может быть, вам хочется еще что-нибудь сказать о хвосте?
— Да, хочется. Некоторые коровы очень ловко выбивают хвостом шприц из руки. Совсем недавно одна такая зацепила мой большой, на пятьдесят кубиков, и грохнула его об стену. Осколки так и брызнули по всему полу.
Зигфрид слегка покраснел и положил нож и вилку.
— Джеймс, мне неприятно говорить вам это, но я все-таки обязан сказать, что вы несете полную, отпетую и идиотскую чушь.
Я прожег его взглядом:
— Вы так считаете?
— Да, Джеймс.
— Значит, так?
— Значит, так.
— Ну ладно.
— Очень хорошо.
Обед мы доели в молчании.
Но в последующие дни я постоянно вспоминал наш спор. Зигфрид умел быть убедительным, и я нет-нет да и ловил себя на мысли, что во многом он, пожалуй, прав.