В Гражданской войне приходилось наблюдать особый «гипноз имени», и этим часто хочется объяснять особую удачливость отдельных носителей его.
К таким именам нужно отнести и имя Андрея Григорьевича Шкуро. Как будто не зря он занимался с такой настойчивостью звуковой стороной своей фамилии — Шкура… Шкуранский… Шкуро…
При начале знакомства со Шкуро вам прежде всего бросается в глаза его миниатюрность, подвижность, непосредственность и, говоря правду, незначительность внешняя. Между тем заочно, при часто повторяемом имени, у вас создается представление о строгом карателе противника, неумолимом мстителе за обиду, жестоком и беспощадном преследователе — партизане Шкуро.
Я не берусь утверждать, что все, что я сейчас приведу, абсолютно верно, но в штабе Шкуро утверждали, отнюдь без желания поставить это себе или своему вождю в заслугу, следующее: за весь довольно длинный и обильный всяческими осложнениями поход отряда Шкуро по Ставропольской губернии и северной части Кубани только один раз назначенный военно-полевой суд приговорил подсудимого к высшей мере наказания — к смертной казни. И это был комиссар Петров, бывший местный штабс-капитан, прославившийся жестокостью.
Он бежал из Ставрополя на автомобиле, с деньгами и пулеметами. В селе Кугульта его и четырех его спутников захватила авангардная сотня. Был назначен суд, председателем коего был офицер отряда, юрист по образованию, а членами — выборные казаки-старики от каждого полка. Этот суд приговорил Петрова и всех, кто был с ним, к смертной казни. Считая, что такое наказание по отношению к спутникам Петрова слишком сурово, Шкуро приговор не утвердил, а перенес дело на решение всего отряда. И вообще — как подписать смертный приговор? На каком основании? Громада отряда здесь — Верховная власть. Пусть она и решает.
Сначала Шкуро удалось доказать невинность бывшего при Петрове шофера и его помощника, и их отпустили на все четыре стороны. По отношению к остальным трем подсудимым из рядов отряда слышались крики: «Смерть! Смерть!»
После этого Шкуро утвердил смертный приговор Петрову, а двум его приближенным высшую меру наказания заменил поркою. Отряд с таким мнением согласился. Их выпороли и отпустили. Петров же перед смертью просил, чтобы его тело было отправлено матери, что и было выполнено. Все это было в селе Константиновском.
Прокламации Шкуро
Шкуро дрался будто бы со встретившейся организованной воинской частью красных, а с мирными жителями обращался хорошо: «Не трогайте меня — и я вас не трону».
Кормиться отряду надо. Население — давай продовольствие. Иногда отпущенное крестьянами продовольствие и фураж оплачивались, если касса отряда не была пуста, если при предыдущей стычке с красными в нее что-то попало. В противном случае — кормились за русское спасибо и выдавали квитанции с обязательством уплатить по соединении с Кубанским Войсковым правительством. Население в то время было приучено ко всяким насилиям, и все то, что описано, воспринималось не как «недопустимое», а лишь как «неизбежное». «Хорошо, что хоть честью просят», — говорили крестьяне.
«Мы не боремся с советской властью, но мы объявляем войну лишь комиссарам-насильникам»… Приблизительно такими словами формулировал основную идею борьбы Шкуро от имени отряда в специально выпущенной им прокламации. Я читал ее. Напечатана она была на машинке. Краткий текст совсем не обнаруживал у составителей способности «глаголом жечь сердца людей». Все выражено по-будничному.
На прокламации собственноручная подпись самого начальника отрада, с маленьким «завитком» у конечной буквы «о», как будто бы подписавшийся все еще колебался — поставить ли в конце фамилии наследственную букву «а» (Шкура) или благоприобретенное «о» (Шкуро).
В Ставрополе
Штаб отряда расположился в здании гимназии (на верхнем базаре). Избавление от большевистской дьявольской власти Ставрополь собрался праздновать на площади перед духовной семинарией по традиции всенародным благодарственным молебном.
Середина лета, июль месяц, а чин служения — Пасхальный: архиерей и все духовенство — в светлых ризах. Все началось прочувствованным словом епископа и троекратным возгласом, даже исступленным:
«Христос Воскресе, сестры и братья!»
«Воистину Воскресе!» — отвечает толпа.
Нервы не выдерживают. Все кругом рыдают. Посмотрел я искоса на рядом стоящего главного виновника торжества, «сурового Шкуро», а он, что называется — «не река рекой разливается! — слезы у него в три ручья, и он не пытается скрывать это. Фигурка же его, Шкуро, — беспомощная и слабая.
Большевики, по крылатому слову своего высокого шефа, Льва Троцкого, уходя из города, сильно «хлопнули дверью»… На задах бывшего Ставропольского казачьего юнкерского училища, закрытого в 1896 г., произведена была гекатомба ставропольского офицерства и другой интеллигенции, расстрелянных красными. Вот почему-то и рыдает весь народ на богослужении.
В тот же день Шкуро устроил парад своим войскам. Трубили нещадно трубачи, и полк за полком проходили мимо нас. Хриповатый голос Шкуро выкрикивал:
— Спасибо за сверхдоблестную службу!.. Спасибо, богатыри!..
Казаки-старики вне строя, за теснотою толпы, давали волю восторгу:
— Отец наш!..
Позже генерал Шкуро растворился в овациях толпы, взбаламученной развратом Гражданской войны. Пройдохи и проходимцы будут курить ему фимиам.
При других условиях, быть может, лучше бы сохранился человек и по другому руслу потекла бы его жизнь.
Когда господа офицеры пообчистились немного, был устроен торжественный завтрак — Шкуро, Слащов и все офицеры отряда, кто не был на позициях, и мы — члены Рады.
В то время как в основной массе отряда, в рядовом казачестве, было очень много людей пожилых и стариков, состав офицеров, наоборот, был преимущественно молодым.
Перед завтраком, пока не подошли все, для занятости разговора Шкуро давал советы офицерской молодежи, как обращаться с местными дамами. Советы были пикантные…
За завтраком, вопреки ожиданию, Шкуро почти ничего не пил. Офицеры отряда пили, но умеренно.
Я не могу думать, что такая воздержанность была устроена в нашу честь. По общему тону обращения, нас воспринимали как приезжих, но не особенно важных гостей. Среди молодежи было много наивных, хороших лиц. Весь поход, весь подвиг, который они совершили, для них дело обычное и неизбежное.
Мрак безвременья для многих лиц в отряде должен был представляться во много крат беспросветнее, чем, скажем, в той же Добровольческой армии. Рядовое офицерство там имело во главе вождей с всероссийскими именами. Представление об их влиянии, об их значении могло давать надежду на торг жество поднятого знамени. Здесь же рядовое офицерство волей-неволей в минуты сомнений могло находить утешение лишь в общем сознании правоты своего дела и в вере, что правда эта в конце концов восторжествует.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});