не получишь, потому что я, блядь, даже не знаю, что произошло, — он пожал плечами. — В любом случае это не имеет значения. Нам лучше быть порознь.
— Рем.
Парень пнул стеклянную бутылку, и она закатилась под кровать.
— Когда говорил, что не заслуживаю тебя, я имел в виду именно это.
— Это не так.
— Нет, так! — крикнул он громко, и мне казалось, что комната вздрогнула.
Когда ярость утихла, и Рем снова взглянул на меня, было больше похоже на то, что он совершенно меня не видит.
— Мне платили за то, чтобы я спал с женщинами… мужчинами, — Боже. — Благодаря этим деньгам у нас с сестрой была крыша над головой. Я все тот же, Кэт. Ничего не меняется, даже если я больше этим не занимаюсь, — Рем фыркнул. — А, может, и занимаюсь.
— Что ты имеешь в виду? О чем ты?
— Уже не важно. Я хочу, чтобы ты ушла.
— Ты мой должник! — вскрикнула я. — Скажи мне, мать твою. Ты задолжал мне объяснение, черт возьми.
Выражение его лица не изменилось даже после моего вопля. И это меня напугало, потому что передо мной стояла оболочка человека, которого я любила.
— Скажи мне.
Рем отвел от меня взгляд и пошевелился, но это было едва заметное движение.
— И тогда ты уйдешь?
У меня перехватило дыхание. Он хотел, чтобы я ушла, и от этого было еще больнее, потому я должна была быть той, кто говорит эти слова. Но все же обреченно кивнула, как будто соглашаясь на собственную смерть.
Прошло несколько минут, прежде чем Рем снова заговорил, а когда сделал это, его голос звучал отстраненно.
— Можешь считать это выживанием. Образом жизни. Я занимался проституцией, не думая и не чувствуя. Просто оцепенев. Через некоторое время стало легче. Я имею в виду, легче в том, что я мог заниматься сексом, и меня не рвало. Мужчины… Вот что всегда было тяжело.
О Боже, Рем. Я даже представить себе не могла, что он подвергнет себя такому испытанию. Парень был таким сильным и уверенным, как будто ничто не могло на него повлиять.
— Мне было четырнадцать. Я считался достаточно взрослым, чтобы понимать, чем занимаюсь, и все еще достаточно молодым, чтобы эти больные ублюдки желали меня. Был один, в частности… — его голос замер. Я закрыла рот рукой, и мой желудок резко сжался. — Все было не так уж плохо. О нас с сестрой заботились. Кормили, одевали, мы ходили в школу. Только в пятницу и субботу вечером я спускался в подвал. Он сказал, что-либо это буду я, либо моя сестра.
— А твоя мать?
Рем фыркнул, пнув пустую бутылку из-под пива, и я подпрыгнула, когда та ударилась о столбик кровати, разбившись с громким грохотом.
— А как, по-твоему, мы там оказались? Моя мать задолжала парню деньги за наркоту. Знаешь, в честь чего назвали мою сестру Хейвен? Уж точно не из-за небес… Хейвен Даст (прим. Небесный порошок) — еще одно название кокаина, — Рем покачал головой, тяжело вздыхая. — Мы были ее платой, — затем пожал плечами. — Но он сдержал слово. Моей сестре никогда не приходилось заниматься проституцией, а я оплачивал телом мамин долг. Спустя два года все закончилось. Мне больше не нужно было заниматься сексом, но Ленни, сутенер, все равно позволил нам остаться там. Мы жили с ним и его дочерью. Ели вместе, как нормальная семья, по крайней мере, настолько нормальная, насколько это было возможно с наркоторговцем. Я думал, что все будет хорошо, что, может быть, все не так уж и плохо.
— Тебя вынуждали заниматься сексом с мужчинами и женщинами, Рем.
— Нет. Не вынуждали. Заставили силой.
— Какая разница, — пробормотала я. Внезапно меня осенило. — Вот почему ты тогда остановился. Почему застыл, когда мы занимались сексом. Потому что… Тебе не нравится, когда делают минет.
Он кивнул.
— Иногда… я все еще слышу их голоса. Становилось только хуже, когда я не мог владеть ситуацией, и женщина…
— Имела контроль над тобой, — закончила я.
Он кивнул.
— Такое случалось много раз, и я никогда не занимался сексом вне подвала… Мне всегда казалось, что это мерзко. Но с тобой… все было по-другому. Ты смогла остановить голоса. Я с самого начала говорил тебе, что ты что-то во мне изменила. Никогда не любил заниматься сексом до тебя.
Я тонула в замешательстве. Хотелось обнять и прижать к себе того мальчика, который пострадал в таких ужасных обстоятельствах, и вытащить его из холодной тьмы, в которой тот теперь жил.
— Когда умер Ленни, все пошло прахом, и я понял, что нам надо выбираться оттуда. Но идти было некуда и деньги закончились. В наш дом переехал друг Ленни, Олаф, но я не доверял ему… Боялся, что он заставит Хейвен и меня работать внизу… У меня больше не было сил. Хейвен… Господи, нам было всего по шестнадцать, и она была такая хорошенькая. К Ленни все время приходил один парень и покупал наркоту. Он наблюдал за Хейвен, и это было действительно жутко, но никогда не прикасался к ней, — мое сердце забилось быстрее, и по спине пробежал холодок. — А когда Ленни умер… Тот ублюдок изнасиловал ее. Я не знал об этом несколько месяцев. Черт, было ясно, что с ней что-то не так. Хейвен все время сидела у себя в комнате, почти ничего не ела, но продолжала молчать, пока однажды я не увидел следы на ее руке. И пришел в ярость. Она рассказала мне, что произошло, и о том, что это, блядь, до сих пор не прекратилось. Парень приходил к ней в комнату месяцами, а я ничего не знал. Никогда не замечал. Он посадил ее на наркотики. Испоганил невинную девочку настолько, что… В общем я пошел к нему. Ударил статуэткой по голове и убил.
Мне не хватало воздуха. И пока выслушивала этот кошмар, мой разум кричал мне подойти к Рему.
— Было приятно бить его. Через секунду я повторил. И бил его снова и снова, пока не проломил череп, а лицо стало неузнаваемым. И по сей день… не жалею об этом. Вот такой я человек.
У меня настолько перехватило горло, что стало больно глотать. Хейвен. Его сестру. Насиловали месяцами. Травили наркотой. Так вот почему он испугался, когда заметил, что Бретт наблюдает за мной. Боль из-за измены казалась теперь несущественной.
— Я знал, что нам придется уехать. Сбежать прежде, чем кто-нибудь увидит тело. Его дочь видела, что я сделал, но на нее мне было плевать. Мы сбежали и жили на улицах, опасаясь, что