сохранялись только на определенный период, а этот период закончился.
Кто бы подумал, что тамошние полицейские сделали записи об этом и что они, возможно, все еще там? Г-н Лебиус недавно опубликовал это! Как такой человек как он, получает папки с делами от полиции Лейпцига? Закон это позволяет!
Он также опубликовал мои документы и записи о расторжении брака.
Они определенно носят самый сдержанный характер и его совершенно не касаются. Но закон ему позволяет!
Он был проинформирован обо всем, что касалось моих процессуальных обстоятельств.
Кто ему дает допуски и кто ему это позволяет?
Юрист и адвокат Мюнхмайера, который в то же время является и его собственным. Оба работают рука об руку.
Случилось даже так, что Лебиус заставил мою разведенную жену в Берлине подписать бланк доверенности, но отправил его юристу Мюнхмайера в Дрезден, который затем заполнил его для себя так, как это соответствовало его особым целям.
Это всего лишь несколько примеров из моего богатого личного опыта, что закон не только разрешает, но даже одобряет то, что фактически обязан запрещать самым строгим образом.
Даже самый законный и гуманный судья бессилен против этого, и именно об этом я думал, когда сказал выше, что наконец-то осознал свою задачу.
Прошло почти пятьдесят лет, когда я невольно спустился туда, где живут презираемые, которым так трудно добиться отнятого у них уважения.
Я узнал их и знаю, что их ценность не меньше, чем всех тех, кто никогда не оступались лишь потому, что либо никогда стояли высоко, либо не имели необходимой внутренней свободы, возможности упасть.
Я хочу спуститься к ним снова, теперь уже почти семидесятилетним, не по принуждению, а по собственной воле, по собственному желанию.
Я хочу сказать им то, что никто не осмелился сказать им, а именно, что никто не может им помочь, если они не поймут, как помочь себе.
Что они погибнут, если не спасут себя собственными силами.
Через самый тесный союз между собой.
Я хочу поддержать их примером, своей жизнью и своими стремлениями.
Я хочу показать им, что вся добрая воля и все усилия плодотворны, даже когда у других этой доброй воли не достаточно.
Показать им, что одного несправедливого юриста или одного этого параграфа 193 достаточно, чтобы одним махом уничтожить даже самые прекрасные и лучшие достижения силы воли, христианской любви и человечности.
Я хочу сказать им, что это грех человечества — скрывать свое соучастие в вине скрытых виновных. Ведь они также ошибались, скрывая тот факт, что когда-то были виновны.
Наши жизни, моя жизнь, ваша жизнь должны быть свободны перед Богом, но особенно перед нашими собственными глазами. Тогда мы не злимся и не возмущаемся. Потому что тогда мы видим, почему произошло падение: мы упали сами.
И если мы увидим это, мы сможем простить себя, а тот, кому позволено простить себя, будет прощен.
Так что избавьтесь от ложного стыда и будьте открыты!
Только секрет, который мы укрываем, дает этому параграфу и каждому беспринципному человеку чувствовать себя выше и лучше нас и при этом быть нашим — палачом!
Я даю здесь только намеки. Как и все прежнее, пока это может быть только наброском.
Но я чувствую необходимость преобразить то плохое, что другие сделали для меня — в хорошее для моих собратьев.
Я делаю это для тех, кого постигла такая же участь, что и меня, позволяя сделать полезные для них выводы из бесчеловечной агитации против меня.
Какая польза от всего так называемого «правосудия», всей так называемой «снисходительности суда», всей так называемой «гуманизации пенитенциарной систем», всей так называемой «заботы об освобожденных заключенных», если довольно одного ловкого юриста или одного сомнительного параграфа, чтобы в один миг разрушить то доброе, что выросло из этих устремлений?
Как можно ожидать, что падший человек снова встанет и станет лучше, если ему не удастся улучшить условия, в которые он вернулся?
Ободряет ли его знание что, несмотря на все улучшения, до тех пор пока он жив, он должен оставаться преступником, угнетенным, вне закона, потому что он вынужден молчать обо всем и мириться со всем?
Потому что, если он этого не сделает, он погиб.
Когда он пойдет отстаивать свои права против тех, кто его оскорбляет, ворует и обманывает, поднимут его старые дела и выставят на позор.
Напоминаю, что я был пригвожден к этому позорному столбу прокурором Дрездена по чисто «научным» причинам, когда я был жив! Он не мог даже дождаться моей смерти и утверждал, что параграф закона давал право на эту вивисекцию.
Невольно смотришь в лицо тем, кто говорит о человечности, нет ли сардонической улыбки, которая показывает, как обстоят дела на самом деле.
И здесь вы чувствуете вместе с сотнями тысяч, страдающими от этого, жгучую потребность, извлечь все параграфы, где добрая воля человечества терпит неудачу, выставить их на дневной свет и поместить их туда, где они и должны быть, чтобы их видели насквозь — публично, перед общественностью, перед правительством!
Вот та точка, с которой начинается моя задача
Были некоторые, кто описывал свой опыт «после освобождения», но то, что там было открыто, было настолько незначительным, что не могло принести никакой пользы широкой публике.
Здесь мало показать судьбы маленьких людей, но тяжелые, важные судьбы человеческие, те, настоящие, также и в классическом смысле.
И моя — одна из них. Я чувствую себя обязанным, и моя задача — поставить это на службу человечеству.
Что я думаю об этом, я надеюсь, вы поймете из моего второго тома.
Частью моей задачи являлось, чтобы общественность интересовалась не только писателем Карлом Маем, но и человеком Маем, и чтобы все, в чем можно было обвинить последнего, было исчерпано до последней капли.
Один был тем самым критиком, другой был палачом, мусорным и придирчивым исполнителем, вымогающим у меня деньги для того, чтобы они избавили меня от агонии и пыток, которые мне пришлось претерпевать от них же.
Это была Призрачная кузница из моей сказки, в которой удары на меня сыпались так, что искры разлетались по всем газетам. Они все еще разлетаются. Но скоро утихнут.
Время молота прошло; все, что осталось, это файл, и в таком случае все хорошо.
Само собой разумеется, что все пережитые страдания, повлияли также на мою другую писательскую задачу.
Шлака там было тоже хоть отбавляй. В это тоже пришлось погрузиться. Летели копоть, грязь, пыль, удар молотка. Все это еще вокруг меня, но сейчас уже очищается, чтобы можно было начать