– Девочку, – подтвердил Казарин и пояснил: – Ей десять лет, и мне кажется, что у нее очень хорошие данные, но она занималась у фигового преподавателя, который больше навредил, чем научил. Кое-какие элементы мы причесали, но до идеала далеко. Я хотел, чтобы вы посмотрели, насколько она перспективная.
– Давай, посмотрим, – сразу же перешел к делу Антон Илларионович. – Где она?
– Да вон, – указал на Глашку Даниил, махнул, подзывая дочь, и перешагнул барьер обратно: – Мы сейчас.
Глашка подбежала к нему в нетерпении, глаза горят, посматривает на великих Архаровых украдкой, но Казарин быстро привел ее в рабочее состояние.
– Так, Глаша, – строго руководил он. – Давай разоблачайся.
Они решили, что Глашка заранее оденется в костюм для тренировок, чтобы не тратить время на переодевания и поиск гримерной, она только легкую ветровку накинула сверху, которую сейчас быстренько сняла, сунула отцу в руки, переобулась в сменную обувь, а Даниил наставлял тем временем:
– Сделаешь ту связку, что мы с тобой репетировали, и пока больше ничего. Отработаешь и пойди посиди в первом ряду, посмотри, как артисты занимаются, пока мы все обсудим. Договорились?
– Да! – очень серьезно ответила Глаша, встала, вытянувшись стрункой, и очень серьезно уверила: – Я готова.
– Не нервничай, – посоветовал Казарин, – делай все в удовольствие, спокойно.
– Хорошо, пап! – кивнула Глашка.
Они вместе подошли к ожидавшим их родителям Даниила, и он представил девочку:
– Это Глафира, знакомьтесь.
– Здравствуйте, – поздоровалась она.
– Здравствуйте, – ответил Антон Илларионович и предложил: – Проходите на манеж и начинайте, – а затем спросил: – Вам надо подготовиться или что-нибудь еще?
– Нет-нет, – почти испуганно заверила Глашка и заторопилась.
Она встала в начальную позу, отсчитала про себя некий ритм и раз-два-три для вступления и начала выполнять упражнения. Даниил с родителями оставались за барьером и наблюдали за ее выступлением. Она неплохо работала, но ремесленности не хватало – того, что оттачивается годами на постоянных тренировках до автоматизма, до рефлекса, то, без чего не бывает мастерства.
Глафира закончила и вместо репризы, просто поклонилась, как они и договаривались с Даниилом и, кивнув отцу, перелезла через бордюр и села на кресло в первом ряду.
– Ну, – чувствуя, что напрягся от ожидания оценки, спросил Казарин у родителей. – Что скажете?
– Очень одаренный ребенок, – ответил отец.
– Данные потрясающие, – кивнула, соглашаясь с ним, Стелла Ивановна с неким удивленным восхищением. – Поразительные, я бы сказала, уникальные данные. Врожденная растяжка просто потрясающая. Но полное отсутствие базовых навыков. Хотя кое-что и есть, наверняка гимнастикой занималась.
– Да, очень сильная девочка, – подтвердил Антон Илларионович. – Согласен, что школы, конечно, никакой, да и раньше надо было начинать, но прыгучесть, гибкость, растяжка от природы мощнейшие. Очень перспективный ребенок. Может выйти особенный, уникальный артист, если, как ты понимаешь, есть упорство, трудолюбие, умение заниматься. И характер цирковой.
– Этого навалом, – усмехнулся Казарин и спросил: – Вы бы ее взяли?
– Я бы взял не задумываясь, если ты утверждаешь, что работать она готова, характер есть, и она адекватно управляемая, – ответил старший Казарин, но уточнил: – Правда, работы, как ты сам понимаешь, очень много, учить и переучивать, а девочке уже десять.
– С такими данными десять – это ерунда. Очень одаренная девочка, справится, – отмахнулась Стелла Ивановна и спросила: – Данечка, ты хочешь, чтобы мы взяли эту девочку? Почему? А ее родители не будут возражать?
Он посмотрел на них обоих, глядевших на него вопросительно, и, как всегда, со скрытой осторожностью и надеждой на полное примирение и прощение, вздохнул и выдал признание:
– Глаша – моя дочь.
– Что-о-о?.. – Мама схватилась рукой за горло и отступила.
– Моя дочь, – кивнул, повторив еще раз, Даниил и добавил: – И ваша внучка.
– О господи! – всхлипнула мама, покрутила потрясенно головой и повторила еще раз: – О господи!
– Внучка? – переспросил сиплым из-за спазма голосом Антон Илларионович и автоматически обнял жену защитным жестом: оберегая и поддерживая одновременно, вместе переживая потрясение.
– Внучка, – подтвердил Казарин тоже хрипло.
– Данечка… – заплакала мама. – Это же счастье. Это же такое счастье…
– И ты готов нам ее отдать, доверить? – не верил отец в такую возможность и, как ни избегали они все эти годы больной, мучительной темы, спросил: – В цирк отдать? После твоей страшной травмы и всего того, что ты пережил?
– Никто не застрахован от такого, пап, и вы лучше меня это знаете. Никто не виноват в том, что случилось со мной: ни вы, ни я, давно пора это понять и перестать изводить себя и друг друга. Но Глашуня, как и все Архаровы, не может жить без цирка, это у нее в крови, она бредит цирком и хочет жить им и дышать. И нет никого на этом свете, кроме вас, кому бы я мог доверить своего ребенка, кто бы любил и заботился о ней и осуществил все ее мечты. – Он почувствовал пощипывание в глазах, посмотрел на прижавшихся друг к другу, потрясенных родителей и поспешил убавить накал: – Кстати, она мечтает работать в Цирке дю Солей, чтобы вы знали. Перспективку прочувствуйте.
– А ее мама? – почти шепотом спросила Стелла Ивановна.
– Моя единственная женщина, – усмехнулся Казарин. – Ее зовут Надя. Одиннадцать лет назад я ее потерял по глупости, а недавно мы случайно встретились. А может, и не случайно, а по судьбе, но теперь уж без вариантов, невестка ваша. И сейчас она и дедушка с бабушкой Глаши сидят в кафе в холле и ужасно нервничают, ожидая вашего вердикта.
– А она знает о твоей травме и почему ты ушел из цирка? – напряженно спросил Антон Илларионовича.
– Знает, – кивнул Казарин. – Я ей рассказал.
– И она отпустит дочь, даже зная, как это опасно? – спросил напряженно отец, вглядываясь в лицо Даниила.
– Отдаст нам? Доверит? – расширила его вопрос мама, тоже тревожно рассматривая сына.
Он усмехнулся, подумав: вот оно то самое – «и в горе и в радости, пока смерть не разлучит!» Так всегда было – они одно целое – все друг в друге: и работа, и жизнь, и потери, и радости, и вину тяжкую столько лет в себе несли. А теперь вот такое…
– Отпустит и доверит, когда вы объясните ей, какой дар у ее дочери. Впрочем, Надюха всегда понимала, что у дочери есть определенная одаренность, – убежденно уверил он родителей.