Читать интересную книгу Полёт:Воспоминания. - Леонид Механиков

Побеги были не часты: на западе - гряда сопок шириной под сто километров с царицей - сопкой Ледяная, высотой 2200 метров над уровнем моря, с распадками, в которых сам чёрт ногу поломает, с медведями; на восток - тундра до самого мыса Терпения, до которого больше сотни километров.

Да и зачем идти-то на восток - всё равно ни одной живой души там.

Одни болота. В лагере хоть есть еда, а в тундре - погибнешь. Вот и мотали свой срок зэки мирненько в лагерях, на лесоповале хлеб свой горький зарабатывали, знали, что бежать некуда.

Круг полётов аэродрома Возвращение имел в среднем радиус десять километров. На каждом из четырёх разворотов было по лагерю заключённых. Поначалу в гарнизоне было страшновато. Уж дюже отчаянный народ отправляли на Сахалин. А потом успокоились. За все годы моего пребывания там ни разу никто зэка в гарнизоне не видел. Так вот и жили: зэки - за проволокой, лётчики - на воле. А место жительства - одно и то же. Возвращением это место назвали в честь возвращения отвоёванных тех земель у японских империалистов-захватчиков в лоно Российской империи, то бишь, - в Советский Союз, мне же думалось иное: никто и никогда не мог бы отсюда вырваться. И сколько ни бегай, - всё равно поймают и вернут тебя на место, уготованное тебе твоей судьбиной. Возвращались и лётчики.

Ездили по отпускам, летали по командировкам, оббивали пороги разных высоких заведений с тайной мыслью вырваться на материк - и возвращались доматывать свой пятилетний срок: желающих прибыть на их место по замене было не много, а призрачная привилегия - год за полтора - касалась только наземного состава. Лётный же состав выслугу имел одинаковую, что на материке, что на Сахалине - год за два. Призрачным был и полуторный оклад, которым манили на Сахалин . Цены были тройные, да и то это касалось городов. В посёлках, таких, как Возвращение, купить за деньги просто было нечего. Разве что спирт, который заменял водку и который пили здесь как молоко, да и покупали, и продавали его, и носили из магазина домой тоже как молоко - в бидончиках. Нет, не подумай, читатель, что там все всегда ходили пьяные - упаси бог! В гарнизоне был свой магазин - военторг, и в том военторге можно было купить промышленные товары всякие, вплоть до ковров (правда, и товары, и ковры, и всё, что там продавалось - всё это имело налёт древности, а часто и просто уже было непригодно в связи с длительным сроком хранения при высокой влажности). Спирт же продавался вне гарнизона, так сказать - за его пределами, то бишь на станции, до которой было четыре километра, что при желании не составляло великой препоны для потенциального покупателя. Пили же в основном по выходным. Скажем - в пятницу - банный день. По окончании рабочего дня часть мужиков собиралось в «бане» - приспособленном под это мероприятие заведении, истово мылись, валялись голяком в снегу, снова мылись, снова валялись - от души принимали помывку и жалели тех, кто грел воду дома в тазике на печке и мостился в нём на маленькой кухоньке своей. Здесь же мылись истово, от души, от души же принимали с устатку чарку-другую спирта, а спирт - он ведь не водка, хватает за горло и за душу так, что дышать трудно... В общем, разводили частенько тёпленьких мужичков по своим хатам, и долго потом горел свет в окошках и жаловались бабоньки по-соседски на своего непутёвого, который, что ни выходной - так и тёпленький, и нет, чтобы дров наколоть - так скорее в баню, будь она неладна. Ну, а в субботу - это уж положено - ходили семьями друг другу в гости. Тут уж без спирта никак не обойдёшься, тут уж положено по обычаю. Пили истово, долго, с доброй закусью и долгим разговором. Довольны были все: жена - что мужик не где-то за углом пьёт, а присмотрен, если меру начинает где забывать - так достаточно глянуть, и всё становится нормальным; муж - что на столе, кроме спирта, есть ещё и еда, дети - что можно делать, что хочешь: взрослым не до тебя, только на глаза поменьше попадайся, не до тебя, а то зарегулируют.

Как правило, по субботам гарнизон гудел допоздна. Сплошь и рядом доносились раздражённые женские голоса, отчётливо доносящие каждое обвинительное слово в адрес непутёвого мужа, невзирая на чины и звания, и глухие бубнящие голоса обвиняемых во всех грехах земли мужей, тщетно пытающихся доказать своей благоверной, что она ошибается в том или другом вопросе и что муж у неё не так уж и плох... Круг полётов. Круг аэродрома «Возвращение» был весьма своеобразен. Всё диктовалось грядой сопок, вдоль которых тянулась одноколейка с юга на север, построенная японцами и оставленная ими как наследие проклятого прошлого русским, выгнавшим их из Сахалина. Восточнее гор протекала довольно крупная для Сахалина река Порона, которая на равнине растекалась множеством мелких речушек и ручейков, проложивших своё русло в непроходимых дебрях тайги, заводнивших её и заболотивших тайгу и тундру. Единственным более-менее сухим местом, пригодным для железной дороги и для аэродрома были отроги гор, переходящие в равнину. Эти вот отроги и были выбраны для дороги и для аэродрома, этим и обуславливался круг полётов: всё было настолько близко прижато к горам, что даже круг полётов при взлёте на север был правым, ибо с левым кругом самолёт не успевал набрать высоты, чтобы не столкнуться с горами. Сразу после взлёта сначала горушки, а потом и горы начинали буквально царапать живот самолёта, создавалось такое впечатление, будто двигатель не тянет, и самолёт еле ползёт в наборе высоты, хотя приборы и показывали набор 15 метров в секунду. Приходилось отворачивать вправо - манёвр для лётчика, привыкшего летать с левым кругом - необычный, мягко говоря. Соответственно, и заход на посадку был очень неприятен: к четвёртому развороту на высоте 500 метров приходилось идти прямо в сопки, выполнять четвёртый - над сопками, почти царапая их. И вдруг после окончания четвёртого разворота, когда глаз уже привык к высоте порядка 100 - 200 метров, сопки резко обрывались, и под тобой далеко внизу оказывалась береговая черта. Если на четвёртом развороте, когда всё внимание уделяется заходу, и в поле зрения близко пролетают сосны, покрывающие пологие вершины сопок, кажется, что ты с такой высоты не дотянешь до аэродрома, то по окончании разворота, когда ты оказываешься вдруг на высоте полукилометра над линией прибоя, кажется, что тебе просто не удастся успеть снизиться и ты просто проскочишь аэродром. С одной стороны, ты торопился снизиться, с другой - тебе этого не позволяли сопки, сторожащие слева каждое твоё движение и обрывающиеся двухсотметровым обрывом буквально под брюхом твоего самолёта. Такие вот каверзы накладывали отпечаток, пилот начинал нервничать, и нередки были случаи ошибок, допущенных пилотом на заходе, а то и на посадке. При заходе в облаках, когда земли было не видно, всё было проще: там только умом знал, что влево нельзя, глазами же этой опасности не воспринималось, и заход был, как и на любом аэродроме - обычный.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});