– Да не в этом дело! – Она пыталась взять его за руку. Ей очень хотелось сказать ему, как сильно она его любит, но как она могла это сделать после того, как он только что заявил, что не видит для них будущего? – Я тоже хочу быть честной с тобой, но есть некоторые вещи, о которых я не имею права рассказать, по крайней мере сейчас. А ты, кажется, так хочешь, чтобы мы больше не были вместе, что мне интересно, есть ли вообще смысл сохранить Барнакиллу и попытаться остаться здесь, если выясняется, что я никогда ничего для тебя не значила.
Локлейн протянул руку, погладил ее по щеке и крепко обнял.
– Прости, я причинил тебе боль. Я этого не хотел. Я хотел, чтобы тебе было хорошо, хотел быть с тобой. Да, это правда, я обманул тебя. Я бы никогда не привез тебя в эти руины. Но ведь ты осталась здесь не только из-за меня – я знаю. Ты трудилась больше, чем кто-либо в поместье. Но я не могу просто сидеть и смотреть, как ты теряешь драгоценные дни своей молодости, чтобы заниматься адским трудом при такой ничтожной отдаче. Если Кристофер выиграет, то наш провал будет полностью на моей совести. Если же он проиграет, думаю, тебе стоит продать поместье.
– Но, Локлейн, ведь ты же уедешь вместе со мной, и Циара с нами? – мягко попросила Мюйрин.
Он отступил от нее на шаг и вздохнул.
– Если бы у меня было хоть что-то за плечами, я бы одарил тебя вниманием и подарками, о которых ты могла только мечтать. Но мне нечего тебе предложить, кроме себя, а этого недостаточно. Все, что у меня есть, – это одежда на мне и мои руки, которые кое-что умеют.
– Для меня этого было бы достаточно, если бы ты был уверен, что любишь меня, – сквозь слезы проговорила Мюйрин, хватая его руку и прижимая ее к своей щеке.
– Я был бы уверен, что люблю тебя, если бы был уверен, что тебе будет этого достаточно, – признался Локлейн. – Но я очень боюсь, что потеряю тебя, если позволю себе тебя любить. Да, я знаю, что ты волнуешься за меня. Но откуда мне знать, что все это не превратится в ненависть через пару-тройку лет? Или даже через два-три месяца? Ты просто разочаруешься во мне. Я только отниму у тебя время. Мне нужно было отпустить тебя еще в августе, когда ты вернулась из Дублина такая расстроенная. Я не виню тебя, что ты тоскуешь по большому городу…
Мюйрин горько рассмеялась и покачала головой.
– Нет, Локлейн, ты сильно заблуждаешься!
– А что же случилось, в таком случае? Почему ты избегала меня, как и сейчас? Боялась иметь от меня ребенка? На самом деле, после того как ты вернулась оттуда, ты уже не была такой, как раньше. Ты обвиняешь меня во лжи, в том, что я утаивал от тебя что-то, а сама ты разве не делала того же?
Мюйрин пыталась избежать взгляда его горящих серых глаз, но он взял ее за подбородок и заставил посмотреть на себя. Аметистовый взгляд таинственно смешался с серым, когда он потребовал ответа.
– Если ты так настаиваешь на том, чтобы знать правду обо мне, почему ты мне все не расскажешь? О себе и Августине, о вашем браке, о том, как он умер. О Дублине, обо всем остальном, о чем ты мне никогда не говорила.
Глаза Мюйрин панически расширились, и она, вырвавшись от него, направилась к камину погреться. Она энергично потерла руки, как будто пытаясь отчистить их от грязи, и дотронулась до виска.
– Мне нужно время подумать. Я не все могу рассказать, есть и не мои секреты.
– Чего ты боишься? Ты что, в опасности? – спросил он с неожиданным чувством беспокойства.
Мюйрин вздохнула.
– Нет, не то чтобы в опасности. Я просто не знаю, как ты на это отреагируешь. В таком положении, может быть, не время ворошить прошлое?
– Но ты признаешь, что лгала мне?
– Хорошо! Да, я лгала! Я просто не договаривала! Но разве ты не видишь, что это было сугубо личное? Ведь и ты не рассказывал мне о своей любви к Таре.
Он скривился.
– Хорошо, если хочешь поговорить об этом сейчас, мы поговорим. Тебе могут не понравиться подробности, но…
– Нет, Локлейн, не сейчас, мне нужно идти. Вот-вот начнутся роды, а Брона просила меня помочь. Она мой хороший друг. Я не могу бросить ее после всего, что она для меня сделала.
– Черт возьми, Мюйрин, но мне ты тоже нужна! Мюйрин поспешно отступила от него, прежде чем он успел обнять ее за талию.
– Не сейчас, прошу тебя. Мне пора! И мне нужно время подумать. Мы скоро снова поговорим, обещаю, только не сейчас!
Он видел, что она зашла в тупик, и поднял руки, показывая, что сдается.
– Ну хорошо Я обещаю не трогать тебя, не подгонять. Ты знаешь, где меня найти, если я понадоблюсь. Я буду в мастерской. Я буду спать там же на чердаке, если ты собираешься остаться с Циарой, чтобы присматривать за ней.
Он вернулся в свою комнату, чтобы взять чистое постельное белье, и выскользнул за дверь, оставив Мюйрин наедине с ее путаными мыслями.
Она сидела, уставившись на огонь, минут пять, прежде чем подняться и идти принимать роды.
Она не присела всю ночь, но была рада помочь Броне. Принимая роды, она как-то отвлеклась от своих мыслей. Она знала, что, если бы осталась в своей комнатушке или в доме Локлейна, все равно бы всю ночь ворочалась.
Когда солнце начало подниматься над горизонтом, младенец наконец родился. Мюйрин держала мальчика на руках и спрашивала себя, каково оно было бы – иметь собственного ребенка. Она была так занята, устраивая дела в поместье, что ей некогда было даже подумать, во что может вылиться ее будущее с Локлейном.
Брак? Дети? Чем больше она об этом думала, тем отчетливее понимала, что только этого она и хочет на самом деле. Барнакилла, ее новая семья, крестьяне – все это требовало сил и приносило удовлетворение. Но как же любовь? Все, чего она достигла, ничего не значит, если рядом нет Локлейна. Она преданна ему и телом, и душой. Почему же они не могут пожениться и быть счастливы? Когда судебное разбирательство закончится, они могут урегулировать свои отношения, разве не так?
Однако ее жизнь теперь так запутана, что в данный момент лучше оставить все как есть. Она не может признаться ему в своих чувствах, не рискуя возобновить близость, а она дала слово Циаре. А еще она пообещала, что не расскажет Локлейну о Кристофере. Все это нужно держать при себе до тех пор, пока не выяснится наверняка, имеет ли она право на Барнакиллу.
У меня ведь будет достаточно времени? подумала она, омывая новорожденного и заворачивая его в одеяло.
Глава 24
Около девяти часов следующего утра в дверь конторы постучали.
Мюйрин грустно смотрела, как заглянул Локлейн с каменным лицом.
– Я пришел не спорить с тобой, Мюйрин, – прямо сказал он. – Я пришел сказать, что к причалу подплывает корабль. Это «Андромеда». Я думал, может, ты хоть выйдешь на причал.