«Если мне придется выслушать эту песню семикратно, я пойду в Блошиный Конец и извинюсь перед котлом с похлебкой, решил про себя Тирион.
— Кого вы предпочитаете? — спросил он у жены.
— Милорд? — заморгала Санса.
— Который из певцов вам больше по душе?
— Прошу прощения, милорд. Я не слушала.
И совсем ничего не ела.
— Что-нибудь не так, Санса? — спросил Тирион, не подумав, и тут же почувствовал себя дураком. Всех ее родных перебили, ее саму сделали моей женой, а я задаю ей подобные вопросы.
— Нет, милорд. — Она отвела взгляд и притворилась, что внимательно наблюдает за Лунатиком, обстреливающим сира Донтоса финиками.
Четверо мастеров-пиромантов создали из огня диких зверей, и те принялись терзать друг друга. Слуги тем временем внесли миски с похлебкой из говяжьего бульона и подогретого вина, сдобренной медом, с зернами белого миндаля и кусочками курятины. За этим последовали волынщики, ученые собаки и глотатели мечей наряду с горошком в масле, колотыми орехами и ломтиками лебедя под соусом из шафрана и персиков. («Нет уж, довольно с меня лебедей», — промолвил Тирион, вспомнив ужин у своей сестры накануне битвы.) Жонглер принялся подбрасывать в воздух с полдюжины мечей и топоров, а на столах зашипела кровяная колбаса — Тирион нашел это совпадение остроумным, хотя и не слишком хорошего вкуса.
Герольды затрубили, и один из них объявил:
— Турнир на золотую лютню продолжит Галейон из Нью.
Галейон оказался лысым чернобородым мужчиной с могучей грудью и громовым голосом, наполнявшим все углы тронного зала. Он привел с собой целых шесть музыкантов и возвестил:
— Благородные лорды и прекрасные дамы, нынче ночью я спою вам только одну песню. Это песня о Черноводной и о том, как было спасено королевство. — Медленно и зловеще забил барабан.
— «Черный лорд в черной башне своей черную думу лелеет», — начал Галейон.
— «Душою он черен и мрачен, как ворон», — пропел хор, и вступила флейта.
— «Черная злоба снедает его, черная ненависть зреет. Сказал он жене своей, ведьме: взойду я за братом на трон, и пусть мой племянник страшится: меч в сердце ему устремлен».
— «Он светел, и ясен, и ликом прекрасен», — пропел хор. К музыке присоединились арфа и скрипка.
— Если я когда-нибудь опять стану десницей, первым делом перевешаю всех певцов, — слишком громко сказал Тирион.
Леди Леонетта, его соседка, весело засмеялась, а сир Гарлан, перегнувшись через жену, сказал:
— Подвиг, даже невоспетый, остается подвигом.
— «Черный лорд собрал свое войско, и они роем злобных ос на корабли свои сели...»
— И Бесу оттяпали нос, — завершил Тирион.
— Вам бы самому певцом быть, милорд, — хихикнула леди Леонетта. — Вы рифмуете не хуже этого Галейона.
— Нет, миледи, — возразил ее муж. — Милорд Ланнистер создан, чтобы совершать подвиги, а не петь о них. Если бы не его цепь и его дикий огонь, враг переправился бы через реку. И если бы дикари Тириона не перебили разведчиков лорда Станниса, нам нипочем не удалось бы захватить его врасплох...
За эти слова Тирион остался глубоко благодарен Гарлану, и они помогли ему вынести нескончаемые вирши Галейона, воспевающего доблесть юного короля и его матери, золотой королевы.
— Она ничего такого не делала, — вырвалось вдруг у Сансы.
— Никогда не верьте тому, что поется в песнях, миледи. — Тирион, подозвав слугу, подставил ему свою пустую чашу.
За высокими окнами совсем уже стемнело, а Галейон все пел. В его песне было семьдесят семь куплетов, но казалось, что их целая тысяча — по одному на каждого гостя. В продолжение двадцати последних Тирион пил непрестанно, перебарывая желание заткнуть себе уши. Когда певец в конце концов стал раскланиваться, некоторые гости упились до того, что начали развлекаться по своему усмотрению. Великий мейстер Пицель задремал, проспав танцовщиц с Летних островов, которые кружились по залу в вихре ярких перьев и прозрачного шелка. Подали лосиные котлеты с начинкой из голубого сыра, и тут один из рыцарей лорда Рована пырнул ножом дорнийца. Золотые плащи вытащили из зала обоих — одного в тюрьму, другого к мейстеру Баллабару зашивать рану.
Тирион лениво ковырял свинину, приправленную корицей, гвоздикой, сахаром и миндальным молоком. В это время король Джоффри внезапно поднялся на ноги, хлопнул в ладоши и вскричал хмельным голосом:
— Впустить моих королевских бойцов!
Мой племянник набрался почище меня, подумал Тирион. Золотые плащи тем временем распахнули двери в дальнем конце зала, и через них въехали двое всадников — Тирион со своего места видел только верхушки их полосатых копий. Волна смеха сопровождала их продвижение по проходу. Не иначе как они сидят верхом на пони, подумал Тирион — и тут увидел их.
Это были двое карликов. Один ехал на большой серой собаке с длинными ногами и мощной пастью, другой — на громадной пятнистой свинье. Они покачивались в седлах, клацая раскрашенными деревянными доспехами. Щиты у них были больше их самих, и они с трудом удерживали в руках тяжелые копья. Один, весь в золоте, имел на щите черного оленя, другой, облаченный в серые и белые цвета, — волка. Такие же эмблемы несли на себе их скакуны.
Тирион обвел взглядом лица сидящих на помосте. Джоффри, весь красный, задыхался от хохота, Томмен верещал и подпрыгивал на сиденье, Серсея вежливо посмеивалась, и даже лорд Тайвин немного развеселился. Из всех, кто пировал за высоким столом, не улыбалась одна только Санса Старк. Он полюбил бы ее за это, если бы она не смотрела куда-то вдаль, как будто вовсе не видя потешных маленьких рыцарей.
Карлики ни при чем, решил Тирион. Когда они закончат, я их поздравлю и вручу им тугой кошель с серебром. А назавтра узнаю, кто придумал это маленькое увеселение, и поблагодарю его уже по-другому.
Всадники остановились перед помостом, чтобы приветствовать короля. В этот миг волчий рыцарь уронил свой щит и нагнулся за ним, а олений упустил копье и вытянул им первого поперек спины. Волчий рыцарь свалился со свиньи, и его копье угодило противнику в голову. Вдвоем они повалились на пол, а встав, попытались оба сесть на собаку. Когда они после большого шума и неразберихи вернулись в седла, оказалось, что каждый взял чужой щит и сел на чужого скакуна, притом задом наперед.
В конце концов оба разъехались в противоположные стороны зала и развернулись, чтобы сойтись в поединке. Они сшиблись под хохот лордов и леди, со стуком и треском. Волчий рыцарь попал копьем в шлем оленьего и напрочь снес ему голову. Голова, разбрызгивая кровь, полетела по воздуху и хлопнулась на колени лорду Джайлсу. Обезглавленный карлик несся между столов, размахивая руками. Собаки лаяли, женщины визжали, Лунатик гарцевал на своей палочке. Наконец лорд Джайлс извлек из разбитого шлема расквашенную красную дыню, а олений рыцарь высунул голову из-под доспехов, и новый раскат хохота сотряс зал. Рыцари, дожидаясь, когда смех утихнет, описывали круги и обменивались цветистыми оскорблениями. Они собрались уже съехаться снова, но тут собака сбросила своего седока и вскочила на свинью. Хавронья подняла визг, гости схватились за бока, олений рыцарь, в свою очередь, вскочил верхом на волчьего, спустил свои деревянные штаны и стал совершать рьяные телодвижения над тыльной частью своего врага.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});