Стой, твой документ? покажи руки… ага, белоручка… буржуй… в расход…
— Эй ты, в очках… наверное поповский сынок… в расход!
— Постой, постой, барынька, у тебя видно золотые зубы… Даешь зубы! — удар приклада и окровавленная, ни в чем не повинная женщина упала на снег".
Конечно, в наше время в то, что так было, очень трудно поверить. Но, киевскую резню в начале 20-х годов вынуждены были признать даже сами большевики, тем более, по ошибке матросов в эти страшные дни рассталось с жизнью и несколько видных советских деятелей. Еще во время боев за Киев многие члены подставного украинского советского правительства из-за своих личных документов, написанных по-украински, подвергались репрессиям со стороны большевистских частей. Уже в городе те из них, кто попал в руки шариковых и швондеров, был расстрелян.
Владимир Затонский, один из виднейших большевиков Украины того времени, сам как-то избитый матросами-муравьевцами, называл эти проявления "наивным интернационализмом". А вот что рассказал еще один битый своими же большевиками член украинского советского правительства Г. Лапчинский: "…Я вспоминаю инцидент, который произошел в Полтаве, когда комендант штаба Муравьева тов. Любинский ("Хлор") явился арестовать т. Леонарда Бочковского, лидера украинских эсеров на Полтавщине. Когда Бочковский на вопрос ответил по-украински, "Хлор" на него закричал: "Предлагаю говорить со мною по-интернациональному". Я умею говорить по- английски, по-немецки, по-французски, по-польски, по-русски, — ответил Бочковский, — но я не знаю, какой язык из них вы считаете интернациональным". Лишь после этого "Хлор" понял, что он сделал глупость. Наверное такой же "наивный интернационалист" через несколько недель после этого расстрелял тов. Бочковского в Киеве лишь потому, что у него был красный билет члена Центральной Рады, составленный по-украински, и Украина потеряла одного из самых выдающихся революционеров, который ранее, нежели официально это сделала большевистская Полтавская организация, начал выступать с девизом "вся власть советам" и поставила уэсэровской организации вопрос про объединение с большевиками еще летом 1917 года".
Конечно, войска большевиков проявляли чрезмерную жестокость, но что еще можно было ожидать от них. Тут следовало бы вспомнить уже крылатую фразу Шарикова: "…мы их душили, душили". Да, душили, и не котов, а "буржуев". Кстати говоря, в начале 20-х годов, когда писалась повесть "Собачье сердце", никаких подотделов отчистки не существовало, зато всяким ЧК и ОГПУ не было счета… Впрочем, о чекисте Шарикове, когда-то бродячем псе, отделении ОГПУ, скромно названном Булгаковым "подотделом отчистки", пышных котах с бантиками (тоже персонаж "Собачьего сердца") — "недобитых буржуях", а также о том, как этих самых котов-"буржуев" "душили, душили", мы поговорим как-нибудь в следующий раз.
Думаете, Шариков и Швондер литературные персонажи в единственном числе? Вот и не угадали. Эти персонажи были типичными для времени, в котором жил и творил Михаил Булгаков.
Чтобы сомнения читателя окончательно рассеялись, приведем примеры описания шариковых и швондеров в Киеве в 1918 году, составленных очевидцами. Вот что в частности вспоминал уже упомянутый нами член украинского советского правительства Г. Лапчинский: "Нас возмущали самовольные обыски и реквизиции разных штабных комиссаров, ихняя жестокость по отношению к местной власти. Нас раздражало, что возле известных нам партийных товарищей и революционеров, возле тов. Антонова крутились какие-то отдельные, как нам казалось, явно чужие рабочему классу субъекты офицерского типа, с нахальными и бандитскими физиономиями, и мы обвиняли ихнего начальника, что он якобы не умеет подбирать людей. Я помню, какое неприятное впечатление на меня лично производили, когда я приезжал к железнодорожной станции, где стояли штабные вагоны и эшелоны с антоновским войском — его вояки, особенно матросы, увешанные всяким оружием, иногда пьяные, со специфическими грязными ругательствами после каждого слова, хоть это чувство удивительно перемешивалось с пониманием, что это все же есть люди, которые уже героически дрались за советскую власть и в последующем добровольно собираются проливать свою кровь за революцию. Лишь вскоре на деле стало ясно, что для той эпохи такое совмещение настоящего героизма, преданности пролетарскому делу и внешней распущенности и грубости бурной стихии есть неминуемым явлением".
Зачем мы рассказываем о страшных событиях в Киеве в феврале 1918 года, когда и Михаил Булгаков то не был в городе? А за тем, чтобы читатель смог хотя бы внешне представить себе настроения киевского обывателя во время и после царствования шариковых и швондеров в городе. Ведь киевляне в эти трагические дни чувствовали себя не иначе, как кошки из "Собачьего сердца", которых "душили, душили" Климы Чугункины.
Пережить царствование третьей власти, а она находилась в городе всего с 9 февраля по 1 марта 1918 года, было достаточно сложно. Ведь жители Киева, в отличие от профессора Преображенского, не имели никаких самых надежных и окончательных охранных бумаг.
В первый день весны 1918 года, 1 марта, на Брест-Литовском шоссе появился небольшой отряд перераненных и окровавленных гайдамаков Центральной Рады. Вел их в Киев ссутулившийся человек в солдатской шинели, нахлобученной громадной черной сибирской папахе и с укороченным кавалерийским карабином с примкнугым штыком. Этот человек шагал ровной и уверенной походкой, поскольку был убежден, что город — это его город — столица Украинской Народной Республики. Сразу за Симоном Васильевичем Петлюрой, а именно он был командиром вступившего в город украинского отряда, вышагивали громадные красные гайдамаки со свисающими с шапок красными шлыками-"хвостами". Эти гайдамаки, тоже, кстати, в большинстве своем киевляне, были представителями украинского пролетариата. Впрочем, это слово они не любили, так же, как не любили и большевиков. Ведь именно красные гайдамаки всего месяц назад штурмом взяли восставший завод "Арсенал", а теперь так же штурмом овладели городом.
Гайдамацкие части были настроены крайне решительно, а главное — по призыву Петлюры готовы на любые подвиги и самопожертвование. Гайдамацкие головы обуяла месть. Некоторые, самые горячие, предлагали в отместку устроить кровавый погром в рабочих районах, но С. Петлюра своим подчиненным запретил говорить о чем-либо подобном. Месть к шариковым и швондерам была крайне велика. Победа над большевиками, возвращение в город Центральной Рады во многом были заслугой Симона Петлюры. Немцы его боялись, поскольку он в то время имел громадный авторитет. Именно поэтому немцы настояли на том, чтобы Петлюра окончательно ушел из политики. Симон Васильевич вместе со своим верным помощником, Дмитрием Одриной, сокурсником Булгакова и прототипом доктора Курицкого в "Белой гвардии", оставил армию, поселился в Стрелецком переулке и вскоре возглавил губернское земское управление. Единственный человек, способный в то время стать лидером на Украине, отошел от дел.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});