Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она не говорит тебе про это вслух, но это желание – спрятано где-то в её краешках губ, в странном блеске её глаз. В льстивой улыбке когда её гладишь по спине.
Да, он гладит её иногда… он изучает её. Как изучают тварь. Её повадки и привычки.
Зачем тебе свобода, тварь? – иногда спрашивает он её – Демократия? Права человека?
Ты не этого хочешь. Я знаю. Ты хочешь жрать. И пить.
На, ешь. Пей.
И скажи что любишь меня.
Что никто тебе не нужен кроме меня.
Я самый лучший и любимый.
И лишь чавканье в ответ. Чавк… чавк… чавк…
Но диктатор не сдаётся
– Не слышу ответа – ласково шепчет он. – Ну скажи же мне что любишь. Милая…
И тогда тварь подымает на него свои глаза. Пустые и равнодушные они смотрят куда-то сквозь него. В то место где лежит жратва и пойло.
И рыгает ему в ответ – Ррр…ыыы…гг
Отшатнувшись как от удара, он ходит из угла в угол стараясь успокоиться, укоряет её.
Напоминает сколько сделал для неё хорошего, как вычёсывал блох из её шерсти, как водил к ветеринару, как лечил лишай на шее…
Отчаянно он старается заглянуть поглубже в зеницы пустых глаз, отчаянно пытаясь найти там любовь, благодарность…
А тварь только мычит – "жрать давай! "
И тогда он с ужасом понимает что эта масса не помнит ничего хорошего.
Злопамятная и жестокая по природе. Трусливая и подлая.
Она такой была, есть и будет в своей первоначальной природе.
Он наконец понимает что не может изменить её.
Демократия и свобода выбора – было единственное что заставляло массу быть добрее, что толкало её вперёд, заставляло развиваться, страдать и уважать.
А теперь, эта масса терпеливо ждёт – или будет жратва. Или он подохнет.
И тогда она встанет с колен и покажет все своё нутро.
Которое вылезло без свободы и демократии.
Эта нутро не знает ни жалости ни пощады. Ни доброты и разума.
Клыками и зубами она разорвёт все что связано с ним, несчастным диктатором.
Топча и пиная его остатки.
Не оставив даже одного доброго слова в памяти потомков.
И диктатор все чётче осознает это… каждый день, каждый час.
Он думает про это беспрестанно. И днём и ночью.
– А может мне распрощаться с этой тварью? – Иногда думает он. – Подсунуть ей вместо себя какого-нибудь другого несчастного диктатора?
И тихонько уйти. Спрятаться от неё за высоким забором.
Что бы она забыла про меня. Навеки.
И тогда уже диктатор не думает о реформах, или о благе народа.
Он думает только о себе и о своей безопасности. Жалея себя и ненавидя то что противостоит ему.
А если он не уходит, то теперь – он не гладит её Не жалеет. Наоборот – он пытается ещё сильнее пригнуть эту массу к земле.
С отчаянной надеждой – если не удалось приручить, то возможно он сможет сломать её? Болью и страданием – изменить её сущность?
А она, извиваясь от боли, лишь воет по звериному – Зачем? За что?
– Да потому что ты тварь! Потому что слюна капает из твоей пасти когда ты смотришь на меня.
– Жрать хочешь? – кричит он ей. И в ужасе и отчаянии он лупит её ещё сильнее.
Хлыстом…хлыстом… хлыстом её. По морде и бокам.
Понимая, что он – уже обречён Что он проиграл ей. Проиграл ей все – свою жизнь, своё будущее и свою семью.
И хлыстом по морде твари – все что осталось ему в жизни.
А когда он устанет и хлыст выпадет с его рук, он ползёт к ней… он снова даёт ей жрать…
Потому что это и есть теперь его работа.
Это и есть его жизнь.
Ждать – или тварь изменится. Или он подохнет.
Как больно диктатору!
А та мычит из стойла: – Все равно ты первый подохнешь. А не я. Ты! Ты! Ты…
И тогда он снова её – хлыстом… хлыстом…хлыстом…
Пинок в морду и снова хлыстом…
Пока тварь снова не завоет от боли – Люблю тебя! Больше всех на свете! Только тебя одного!
Он знает. Она непременно завоет это, ласкаясь и прижимаясь к нему.
И будет прятать глаза куда-то в сторону.
Что бы он не смотрел в них.
Дура. Он и не будет смотреть туда. Потому-то знает, в них – приговор ему. Звериный и лютый. Не знающий срока давности или жалости.
И он знает что так будет всю его жизнь – день за нем. Месяц за месяцем. Год за годом.
И спасения ему из этой замкнутого круга – теперь нету.
Так было в истории. Сотни раз.
Масса человеческая может быть страшной.
А может быть благодарной.
Что же определяет разницу между ними?
Только два коротких слова – свобода и демократия.
И ничто более.
А что может дать диктатор? Кнут и жратву. Боль и вкусное пойло.
Но демократия и свобода – уже навсегда закрыты для диктатора.
И за это – диктатор ненавидит эти два коротких слова ещё более.
Ненавидит за то что лишь они, эти слова, заставляют массу развиваться, двигаться вперёд, быть обществом а не массой.
Диктатор понимает это, он даже часто спрашивает себя – не об этом ли он мечтал когда-то?
Ведь когда-то он был такой хороший.
У него были такие благие планы!
Где он совершил ошибку? Когда проиграл?
А потом он вспоминает…
Он проиграл – именно там, в самом начале своего правления – когда он поддался искушению. И в ответ на плевок демократии(или оппозиции) – он дал ей оплеуху.
Все что произошло дальше – повторялось до него уже тысячи раз.
Повторялось снова и снова.
Во многих государствах.
Но кончалось – одним и тем же.
Серая масса, под названием народ – живёт.
А диктатор…
Тринадцатый
Читая философию Гегеля, на странице 125, я в задумчивости поднял голову и вдруг увидел таракана сидящего на стене напротив.
С криком я побежал в кухню за дихлофосом. Но опоздал… таракан смылся так же быстро как и появился.
По видимому это была тараканиха, с длинным хвостом откуда уже собиралось вылупиться потомство.
– Где ты??? Выходи! – Кричал я представляя как вылупившиеся тараканы ползают по философии Гегеля.
Но та не выходила.
Я изменил тактику. Я говорил ей что хочу просто мирно побеседовать с ней.
Что она даже понравилась мне.
При этом я подло прятал дихлофос за моей спиной.
Но видно, она была не столь уж доверчива и наивна.
И через неделю я увидел её потомство на кухне – маленьких тараканчиков.
– Ох и стерва ты! – Сказал я ей и отбросив философию Гегеля начал читать литературу про тараканов.
Оказалось даже интересно.
Обычно рождается 13 тараканчиков.
7 из них – глупые как ослы. Их можно быстро переловить.
Четверо из них умные, самообучающиеся.
Двое – очень трусливых, иногда даже погибают от страха – в своём укрытии, от голода.
И один остаётся – самый умный. Как правило выживает.
Ловить их нужно – в 5 часов утра.
Теперь я был готов к борьбе.
Самое трудное для меня было – это прервать мой сон.
Но я сделал это.
Включив свет, я вбежал в кухню с криком "Ахтунг, кто не спрятался – я не виноват".
После чего я ударил 7 раз своей ладошкой по стенкам,.
И теперь семь маленьких тараканчиков больше не будут мне мешать учить Гегеля.
– Я же Вас предупреждал – сказал я им. И выключил свет.
Теперь надо было ловить остальных. То есть умных тараканов.
На следующую ночь, один из них появится на стене но сразу же – помчался вниз и спрятался в паркете.
Я выключил свет и уже хотел идти спать как вдруг услышал чавканье.
Оказалось, что мой кот поймал его и съел – прямо живьём…
Я представил себе – джунгли, и тигра поедающего добычу.
– Благодарю за службу – сказал я коту. – сделаю тебя сержантом. Когда-нибудь.
Следующего таракана я увидел возле умывальника.
Но он сразу удрал.
Так продолжалось пару дней, пока наконец я не застал его прямо в середине умывальника.
Мне оставалось только пустить воду.
Целое ведро воды унесло его в канализацию. Где всегда темно. Сыро.
И тишина.
Я представил себе фильм Титаник, и Леонардо Де Каприо.
И чуть не прослезился.
Да. Тяжёлая судьба – быть утопленником…,
Третьего таракана – я увидел возле печки. Тот как молния кинулся по трубам и забежал внутрь холодной печи.
Мне оставалось только открыть газ и зажечь огонь…Внутри что-то зашипело, затрещало и наступила тишина.
Я вдруг вспомнил про эсэсовцев и крематории.
Но постарался поскорее забыть.
– Я же просто пошутил – крикнул я на всякий случай куда-то в печь. – Извини.
Через неделю, начав генеральную уборку и отодвинув холодильник – я нашёл двух самых трусливых тараканов,
Они умерли от голода, но так и не вышли оттуда.
Смотря на них, я вспомнил фильм "Робинзон Крузо",
- Играя со стилями – 1 - Олеандр Олеандров - Современная проза
- Ящер страсти из бухты грусти - Кристофер Мур - Современная проза
- Комната - Эмма Донохью - Современная проза