Хин несогласно поджал губы.
— Я думал о том слове, которое ты назвал мне, — Сил'ан изменил тему разговора. — «Отец», — после звучания морита, таинственного, размеренного и зловещего, слово на общем показалось коротким и резким. — Я выяснил, что оно означает. Напоминает аадъё, хотя есть и различия: они посвящают всю жизнь управлению кёкьё и воспитанию молодняка, не занимаются внешней политикой, не встречаются с существами прочих рас. Разве что могут повлиять на кё-а-кьё — «главу дома» как мы представляем его другим народам. На самом деле это обладатель наиболее жизнеспособных лунных линий.
Хин озадаченно нахмурился.
— Я не всё понял, — признался он. — Глава дома — тоже аадъё?
— Нет, — Келеф даже рассмеялся. — Он же-ё, как и я.
— Но ты сказал, что «отец» — это аадъё, — медленно проговорил мальчишка.
— Похож на аадъё, — поправил Сил'ан.
— А мать? — настороженно поинтересовался Хин.
— Кёкьё, — без раздумий отозвался Келеф.
— «Семья»?
— «Семья», «дом» — на общем нет подходящих слов. У всех же-ё одна кёкьё, аадъё могут приходить и из других, чтобы получить потомство, а потом они вольны вернуться или остаться.
Мальчишка нахмурился и встряхнул головой.
— Ну а кто тогда ты? — негромко спросил он.
— Посредник между моим народом и другими, — улыбчиво прищурился уан. — Я думаю, можно сказать так.
По дороге обратно они вновь вернулись к россыпям гранита. Занимался новый, но столь же терпкий винный рассвет. Хин вытащил камни из мешка и хотел вернуть на место.
— Возьми их с собой, — предложил Келеф. — Одезри-мие собирает подобные безделушки.
— Разве? — удивился рыжий упрямец.
— Подари камни ей. Она будет рада.
К зеркальной реке всадники добрались засветло — вода ещё не успела остыть, и динозаврам пришлось брести по дну в одиночестве. Сил'ан, забавляясь, с лёгкостью рыбы скользил вокруг человека, норовя оказаться у того за спиной.
— Когда ты так делаешь, — пожаловался Хин, — мне кажется, что в следующий миг ты на меня кинешься и откусишь голову.
— Всё может быть, — улыбчиво согласилось прекрасное создание. — Следовало бы — за то, что мне приходится плавать в одежде.
— Разве я об этом просил?
— Нет, и всё же ты тому причиной.
Ночью мальчишка проснулся раньше обычного. Заиндевевшая трава под лапами ящеров ломалась с хрустом. Саванна, словно сказочная ледяная страна, блестела под колкими лучами звёзд.
— Вы различаете настоящее, будущее и прошлое, — напевно и тонко рассказывал Сил'ан. — А в нашей культуре есть только теперь и давно. Будущего нет, а все мысли о нём — не более чем фантазии или проекции теперь на сиюминутные потребности и желания. Основа наших представлений о мире и себе — фээру, то, что мы позволяем другим называть «сказками». Истории мириадов прожитых жизней — вот что они такое. Аадъё читают их, одну за другой. Прочесть все — не хватит жизни. Они не выбирают сами, но следуют указаниям взошедших Лун, стенаний ветра, безумной ярости волн. Теперь можно прочесть только одну историю, а порою бывает так, что и вовсе нет подходящей — она ещё не прожита. Первые десятки лет молодняк окружают песнопения и предания — давнее связывает его с родом. И однажды он начинает чувствовать, чт? должно прозвучать. Тогда он обретает тисайе — мелодию своей жизни, своё имя, потому что отныне способен услышать, как окликают и зовут его создатели: Луны и Океан.
— И что же должно прозвучать теперь? — серьёзно спросил мальчишка.
Край неба над тёмно-синими горами полнился мягким светом. Его укрывала сиреневая вуаль. Она тянулась, становясь всё плотнее и гуще к беззвёздной черноте высокого неба. Трава, седая от инея, отливала то призрачным голубым, то зеленью вечерней зари. Келеф посмотрел на горизонт — туда, где должно было из-за горных цепей взойти Солнце, и запел, опустив ресницы.
Рассвет последнего дня пути оказался торжественным и скорбным. Облака промокли от крови и, отяжелевшие, клонились к земле; зловещие сизые тучи, похожие на крылья, настигали их, небрежно играя пурпуром на кончиках перьев.
— Давным-давно, — таинственным голосом молвил Сил'ан, — первое Солнце растеклось водами Океана. В его глубине исчезли все цвета, кроме одного — самого прекрасного, — он провёл рукой по ткани платья. — Тогда среди безмолвия проснулись всебесцветные драконы. Вырвавшись из объятий вод, они устремились в небо, схватили день за край и увлекли в Океан. С тех пор и поныне их тела сплетаются в небесах, а мы называем этот танец «ночью» и наблюдаем с восхищением и трепетом, как сверкает на их чешуе бесчисленное множество брызг!
В мире, где живут легенды — в Урварге —, огни изменчивы, непостоянны, они кружат, убегая от Лун, чтобы не потеряться в их тумане. И тогда знающие говорят: то играют всебесцветные драконы.
Дети первого Солнца беседуют с ними, научившись языку капризных искр, уносятся ввысь на мерцающих звёздами спинах. Драконы не находят страха в глазах друзей: те помнят своё предназначение и знают верный путь, в их душах нет сора, им подвластны чудеса. А чудо не взимает платы; исступление, жертвы и страдания ему не нужны.
«Я помогу тебе, — говорит дракон. — Я научу тебя летать! Только верь даже не мне, и не тому, что говорят другие, — поверь себе и улыбнись. Только улыбнись, и, обещаю…»
Человек убегает в страхе, с ненавистью бросает камень в гибнущую тень. Или отвечает: «Тебя нет, есть только звёздное небо».
«Ты веришь в небо?» — удивляется дракон.
«В небо верят все, но лишь дурак поверит твоим обещаниям. Всем известно: люди не летают».
Дракон опускает веки и возвращается к Лунам, хотя они очень холодные.
— И это тоже история чьей-то жизни?
— Хм… Нет. Это я прочёл в свитке старых преданий, который мне подарил знакомый зимень.
Глава XV
Хин поставил на пюпитр скрижали с нотами. Дверь отворилась, в комнату вплыл Сил'ан, направился к контрабасу и свернулся кольцами у окна в горячих солнечных лучах. Мальчишка окинул взглядом давно привычную картину и отвернулся, но стоило ему поднять руки с колен, как голос уана распорядился:
— Токката ми минор.
Юный Одезри замер:
— Тебе же нравится Моцарт.
— Может у меня измениться настроение? — капризно осведомилось уже пригревшееся существо.
— Да, но попробовал бы ты просить, а не требовать, — попытался втолковать ему мальчишка.
— Если я не услышу токкату, то посплю в другом месте.
— Если не перестанешь угрожать, токкату ты не услышишь, — улыбнувшись, ответил Хин.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});