Филиппа Георгиевича Староса. Первоначально он был американским гражданином и во время Второй мировой войны работал в области военной электроники в компаниях
Western Electric и
Bell Labs. А в Корнеллском университете якобы даже участвовал в разработке циклотрона. В США его звали
Alfred Epamenondas Sarant, он был греком по происхождению.
В 1944 году его друг Джоэл Барр — в СССР Иосиф Вениаминович Берг — вовлек его в группу Юлиуса Розенберга. Сарант и Барр оба были коммунистами. Они считали, что США несправедливо скрывают от своего союзника СССР новые военные разработки. В конечном итоге группа Розенберга передала разведке Советского Союза около 32 тыс. страниц секретных документов, в том числе от Барра и Саранта поступило 9165 страниц. После разоблачения группы Розенберга в 1950 году только Саранту и Барру удалось бежать из США через Мексику, в то время как супруги Розенберг были казнены на электрическом стуле, а остальные члены группы осуждены на длительные тюремные сроки.
В 1950 году Сарант и Барр оказались в Москве, где получили новые имена, после чего для «наполнения» новых биографий их на несколько лет откомандировали в Чехословакию. Но через пять лет друзей-американцев вернули в СССР, и с тех пор их окутала непроницаемая пелена секретности. Места их работы читаются сейчас, как потайной шифр: СЛ-11, ОКБ-998, СКБ-2, КБ-2, ЛКБ…
Это после разговора с Филиппом Георгиевичем Старосом Хрущев воскликнул: «Советской микроэлектронике быть!» А в 1962 году лично принимал его в Коммунистическую партию Советского Союза в своем служебном кабинете первого секретаря ЦК КПСС на Старой площади.
«Хочу отметить совершенно удивительные отношения, которые сложились у Филиппа Георгиевича с рядом виднейших людей советской науки и военной промышленности. Речь идет, прежде всего, об академике Акселе Ивановиче Берге, генеральных конструкторах Андрее Николаевиче Туполеве и Сергее Павловиче Королеве, а также о президенте Академии наук СССР Мстиславе Всеволодовиче Келдыше. Все эти люди относились к Филиппу Георгиевичу с большой теплотой и уважением»[235].
До приглашения на работу в ДВНЦ Филипп Георгиевич Старос создал Зеленоградский центр микроэлектроники (русский термин «микроэлектроника» придумал тоже он) и разработал на основе транзисторов первую в мире ЭВМ, помещавшуюся на столе, за которую в 1969 году был удостоен Государственной премии СССР.
«Информация о первой в мире „Настольной вычислительной машине УМ1 — НХ“ появилась в пятом номере американского журнала Control Engineering за 1966 год под рубрикой Desktop (настольная модель). Машина была признана „замечательной по своим размерам и потребляемой мощности“. Сейчас единственный экземпляр этой ЭВМ хранится в Московском политехническом музее»[236]. Впоследствии на основе этой компактной ЭВМ советские дизель-электрические подводные лодки проекта 877 (класса KILO, или «Варшавянка») получили боевую информационно управляющую систему БИУС «Узел». А разработанные Филиппом Георгиевичем «первые гибридные интегральные схемы на бескорпусных микротранзисторах и резисторах с поэлементным резервированием обеспечивали высокую надежность вычислительных систем „Узел“ для подводных лодок в течение 40 лет».
Из этого можно заключить, что Филипп Георгиевич Старос находился далеко не на последнем месте советской науки, так как именно он делал мировую компьютерную революцию.
«Одной из важнейших задач, стоящих сейчас перед народным хозяйством страны, является автоматизация управления производством, — написал в своей статье в журнале „Дальний Восток“ Андрей Петрович Капица. — Решением некоторых связанных с этим теоретических вопросов занимаются в Дальневосточном научном центре, в Институте автоматики и процессов управления (директор академик А. А. Воронов). Особенно важно это для Дальнего Востока, где так остра проблема кадров и где дальнейшее развитие промышленности возможно только за счет создания новых высокоавтоматизированных предприятий и радикального совершенствования старых…
У нас, дальневосточных ученых, есть немаловажное преимущество: мы находимся и работаем в необычайно интересном и очень перспективном районе земного шара — на Дальнем Востоке. Но это преимущество территориальное… В единстве цели, средств и идей может быть наше второе преимущество. Его мы обретем, если приложим все силы и добьемся, чтобы в институтах Дальневосточного научного центра работа шла на уровне мировых стандартов, а может быть, и выше.
Правительство в текущем пятилетии выделило Дальневосточному научному центру крупные средства на строительство научных институтов и жилого фонда. Численный состав нашего научного центра за годы девятой пятилетки должен удвоиться»[237].
Сложности, правда, неожиданно возникли с организацией Тихоокеанского института географии. Возглавить его Андрей Петрович пригласил своего старшего уважаемого коллегу, физикогеографа, палеогеографа, профессора Географического факультета МГУ и теперь уже академика Константина Константиновича Маркова. В своей программной статье, приуроченной к итогам XXIV съезда КПСС, проходившего с 30 марта по 9 апреля 1971 года, Марков декларировал, чем он собирался заниматься дальше: «Решения XXIV съезда партии являются для нас, географов, руководящим документом. Они заражают нас своим боевым духом».
После обязательных «В своем докладе на съезде Л. И. Брежнев говорил…», Марков обозначает цели:
«Мир вступил в эпоху научно-технического прогресса. Особенно значительным является развитие точных наук — физики, химии и математики. География, пути которой вызывали много споров и прежде, не удержала столь явных успехов и на столь широком фронте… Это положение тревожно. Расстояние между фронтом науки и географией не сокращается. Но имеется и важное изменение общенаучного мировоззрения. Оно заключается в широком признании необходимости изучения взаимосвязи явлений и процессов, которое должно быть принято за основу при прогнозе изменения природы».
И далее:
«Изучать надо лучше, чем это делается в настоящее время современными методами… География — наука многокомпонентная и перегруженная информацией. А кибернетика — „наука о сложности“ как бы специально создана для географии, которая так заждалась системности, структурности, количественного подхода, машинной техники для ее становящегося непосильным объема информации… Географы ждут практических результатов применения математического — кибернетического — системного подхода. На этом пути имеются трудности, и одна из них состоит в необходимости формализации данных пока еще в высшей степени „неформализованной“ географии. Последнее замечание, во всяком случае, относится к физической географии.
Эти требования учитываются при создании нового Тихоокеанского института географии Дальневосточного научного центра АН СССР. В этом институте создаются лаборатории геокибернетики, геофизики, геохимии, палеогеографии, картографии…
Курсы общей физической географии — общего землеведения — решительно нуждаются в обновлении…
Для чего?
Я остановлюсь только на новой и теперь на главной задаче географии — географическом прогнозе. Напомню, что соглашение об охране окружающей среды было подписано 23 мая 1972 года между правительствами СССР и США. Все знают, что это задача сегодняшнего дня, стремительно выросшая вместе с ростом научно-технического прогресса и связанного с ним „наступления“ человечества на природу.
Приобрели авторитет понятия географические или близкие к физической географии, как то: географическая среда, биосфера, геобиоценоз, экосистема. Становится понятной в широких научных кругах роль географии как науки о единстве множества.
Трудно или нельзя найти в истории нашей науки время, столь благоприятное для развития обновленной географии, потому что человечество меняет лик Земли в целом как систему взаимосвязанных компонентов.
Направление внимания географов должно быть теперь на прогноз, потому что изменения природы