этой глуши соскучился, вот он и снял сапоги, взял их в руки да босиком все двадцать ярдов и прошёлся. Небось, от удовольствия при этом жмурился, цивилизацию вспоминал. А стоило ему отойти, как местные, сняв сапоги, начали босиком топать по тому же участку. Теперь это уже местный обычай. Тот кусок краской пометили. И народ всё еще ходит по нему босиком. Причем, гоняя святотатцев, дерзнувших попробовать пройти там в обуви!
А были ещё заметки про бензопилы, с которыми один лесоруб заменял десяток, про водорослевую фабрику, для которых китайцы и местные уже на сотни километров окрест начали добывать и сушить водоросли, про червяковые и ракушечные плантации, которые осваивали китайцы, про первый в мире инкубатор и птицеферму при нём.
Разумеется, инкубатор придумал тоже Воронцов. Местная курятина была самой дешевой в мире, как не преминули ему похвастаться. Ведь кормили там куриц не только зерном, но и дешевыми червяками, ракушками и водорослями, которых выращивали и собирали китайцы.
* * *
Тёмка Рябоконь, разумеется, не пропустил свадьбу Воронцова-Американца и Натальи Дмитриевны. Смотрел из задних рядов. А как закончилась, переоделся из парадной одежды в рабочую, перекусил наскоро и помчался в порт. Ему до сих пор не верилось, что первый в мире погрузчик доверили не инженеру какому, а ему, простому и не слишком образованному отроку двенадцати лет.
Впрочем, насчет образования это поправимо. Коля-Финн им, лучшим отрокам-работникам стройки определенно пообещал, что, когда село Сорока сделают уездным городом, Американец сразу реальное училище откроет. Именно «когда» сказал, не «если». А сегодня так и стало. Так что реалистом он будет уже скоро! Шесть лет учиться и работать, отрабатывая стоимость учебы. А там и на инженера пойдет учиться! В Институт путей сообщения, вот! Училища еще нет, а лучшим из местных реалистов уже обещали кредит на учёбу дать. И на ту часть, что не получится своей работой покрыть! Учёба, сказали, главнее! Больше того, обещали дать денег и на учебу в техническом институте. Если кто захочет, разумеется.
Но Артём хотел, очень хотел! А в числе лучших фамилия Рябоконь точно будет! Недаром же ему первый погрузчик доверили.
Сегежа и её окрестности 16 сентября(28 сентября) 1899 года, четверг
— Что нашёл в этих картах, Юрочка? Неужто все ещё на Александра Михайловича дуешься? Или я тебе надоела?
Ха, надоела! Да я на неё никак налюбоваться не мог! Изначально планировалось утром вторника вдвоем рвануть в Питер по той же трассе, что и сюда. Натали собиралась тоже посмотреть стройку, да и в столицу нас звали спешные дела.
Но мы сумели опомниться лишь к вечеру вторника. Очень уж давно оба мечтали, когда же нам можно будет всё! Но поезд ждал под парами, так что почти сразу отправились. Я даже успел мельком полюбоваться на начавшуюся стройку ГЭС на месте бывшего волока. И насладиться звоном бензопил. Еще экспериментальных, с тяжелыми и маломощными движками… Все тридцать семь, что были на стройке, я стащил на этот последний участок. И для пиара перед Великим князем и американцами, и потому, что дерево в Беломорске и на стройке ГЭС было всего нужнее, и потому, что ремонтировать их, если что, в этих краях пока могли только на моем заводе.
Ну да ничего, вот наберемся опыта эксплуатации, а там и движки от Луцкого подоспеют… И тогда этих девайсов у меня не три дюжины работать будут, а многие тысячи!
А потом стемнело, и плыли мы уже ночью. Надеюсь, команда и Семецкий с Генри, простили нас. Сил не было удержаться. Да и Натали стонала, забыв приличия, наверное, на всю реку.
Зато стройку Ондской ГЭС мы вчера рассмотрели внимательно. Вечером хотели снова отправиться в плавание, но догнала телеграмма Александра Михайловича, просившего дождаться его в Сегеже. Обещал быть сегодня до обеда. Мы не стали отказываться, сняли на ночь номер на постоялом дворе и снова нашли, чем заняться. А вот сегодня после завтрака я засел за карты.
— Как бы он еще не стал потом на нас обижаться! — засмеялся я. Увидев недоумение на её милом личике, не удержался, воровато огляделся, а потом, наскоро поцеловав, объяснил:
— Понимаешь, любимая, на их карте есть деревня Контокки. А финны рассказывали, что в старину в этой деревне лучшее железо делали. А «благодетели» мне буквально навязали права на добычу руд в этом месте! И я не отказался.
— Пф! Железо здесь много где делали, и что? Это в старые времена рудник на тысячу пудов — уже местная знаменитость. Но нам-то нужны миллиарды пудов!
— Нас пока и несколько десятков миллионов пудов выручило бы. И может быть, там они найдутся! Сама понимаешь, деревня маленькая, места глухие… Добыли сколько-то для себя — и ладно! Так что я думаю, как в столицу приедем, на зиму экспедицию в те места организовать.
— А зачем так долго об этом думать? И на что вторая карта?
— Железную дорогу ради десятка-другого миллиона пудов строить глупо. Вот я и смотрю, как рекой руду вывозить. Раз речка есть, она, в конечном счете, обязательно впадает в море. Помнишь, профессор Тимонов нам настоящие лекции на эту тему закатывал?
— Не стоит забывать, что история железных дорог в России только начинается! И многие века летом и зимой основными транспортными артериями для русских были реки! — очень похоже передразнила она Всеволода Евгеньевича, рассмеявшись, и мы снова поцеловались. Чёрт! Никогда не думал, что буду так счастлив, женившись.
— Именно. Вот я эту «водную дорогу» и рассматриваю. Контокки — это же, по сути, большой ручей, а не река. Потом она впадает в Лувозеро, из него новая река, снова озера и реки, пока не добираемся до реки Чирко-Кемь. Вот на них есть три порога. Как думаешь, если месторождение стоящее окажется, разрешат нам электростанции на этих порогах поставить, чтобы руду в сталь переделывать, как я обещал?
— Куда ж тебе ещё-то, жадина? И так нахапал девять электростанций, хочешь до дюжины довести?
— Ну почему только до дюжины? Если получится, я и больше ГЭС на Кеми поставлю! — ухмыльнулся я.
И голосом домовёнка Кузи сказал, сильно