— Нет-нет, не сворачивай! Хоть раз сказал верное слово, и тут же на попятную! Ты ведь ей как-то сказал, что любишь ее, но ведь тогда ты жаждал ее тела, а?
«В ту ночь, когда приехал Меровий, в покоях Гвинифры!»
— Откуда.., откуда ты знаешь?
— А потом ты обратил ее в идола. Сначала ты ей поклонялся, как принцессе, потом — как Строительнице, потом — как богине. Ну и где же ей, бедняжке, быть самой собой посреди всех них?
Корс Кант ковырял землю носком сандалии, призывая на помощь друидское благоразумие. «Спокойствие. Ничего нет у меня на сердце. Возможно, в этом и было все дело. Воительница — она, а я воюю с самим собой!» — Да, — проговорил он вновь. — Я мог бы смириться с этим. И жить с ней.
Король положил руку на плечо барда.
— Разыщи ее. Она — твое спасение, твой священный Грааль. Она изливает жизнь на тебя, наполняет до самых краев. Найди ее и скажи ей. Спой ей об этом, бард! Только не напевай ей тех виршей, что поешь на пирах, и не кричи военных песен, спой ей песнь своего сердца. Спой о любви, о сладких поцелуях, о теплом расставании и радостной встрече».
«Она — та, кто она есть. Она — Анлодда. Не принцесса, не богиня, не вышивальщица, не убийца, она просто Анлодда».
Какое простое решение! А ведь скажи ему об этом Лири или Меровий неделю назад, Корс Кант бы недоверчиво покачал головой.
«Вот она — тайна, главная тайна Строителей… Ты не можешь никому раскрыть их тайн, покуда сам не поймешь, в чем их суть! Вот главная тайна всех посвящений!»
Смех шибболов.
Прекраснее мгновенья нет!
Он наконец увидел свет!
Увидел, коснулся, почувствовал жар, биение. «Гляди, как чаша глубока! А ты не сделал ни глотка! Не зря она тебе дана, скорее пей ее — до дна!» — пищали шибболы, прижавшись к барду с двух сторон. Их голоса и прикосновения прогоняли страх, вселяли уверенность и радость.
«Шагай смелей, ты видишь свет! Конца у посвященья нет!» — Пойдем со мной, — сказал король Лири. — Пора тебе стать истинным членом Братства. Должен сказать, ты быстро продвигаешься. Не всем удается так скоро достичь права взойти на новую ступень.
Лири протянул руку. Корс Кант сжал ее. Они, словно собратья по видению, прошли под величественной аркой Каэр Камланна, пересекли дворик за триклинием, где стояла зеленая сосна — островок жизни посреди моря смерти. Они вошли в Старые Палаты, что стояли здесь еще в те времена, когда божественный Юлий послал в Придейн свои первые легионы. Лири подвел Корса Канта Эвина к полуразрушенной лестнице, что вела в кладовую, где хранились запасы вина.
Еще мгновение — и сильные руки обхватили барда и завязали ему глаза. Корс Кант, не сопротивляясь, дал уложить себя на пол. «Пусть будет, что будет, — думал он, — но я хочу остаться самим собой. Так и будет, потому что иначе быть не может».
Он вдруг услышал знакомый голос вышивальщицы:
— И не смей называть меня больше госпожой, мальчишка!
Корс Кант рассмеялся, а невидимые руки сорвали с него правую сандалию и обнажили правое плечо.
Глава 41
Питер опустился на скамью, стоявшую около стола — низкого, словно столики в японском ресторане. Dux BeIIorum он слушал вполуха.
В основном он занимался тем, что пытался усмирить разбушевавшегося Зверя, то бишь Ланселота.
Ланселот пробуждался четырежды за время после возвращения из Харлека. С тех пор, как Питер оказался в артуровских временах, Ланселот окреп и брал власть над сознанием Питера с пугающей уверенностью. «Что со мной случилось? — гадал Питер. — Что стряслось? Неужели я теряю мою душу?» Он решил, что должен как можно скорее завершить задуманное, в надежде на то, что к тому времени, когда Ланселот окончательно овладеет собственным телом, Смит уже вернется обратно, в лабораторию Уиллса.
«Селли. Я должен думать только о треклятой Селли Корвин. Надо забыть о всяких там сражениях, об Артусе, о мальчишке и его принцессе! Селли…» Dux Bellorum продолжал свою речь, и к его спокойному, гипнотически завораживающему голосу невозможно было не прислушаться.
— Империя не похожа на белые утесы южных краев. Она не стоит одиноко, сама по себе, открытая всем ветрам.
Нет, империя напоминает величественный дворец. Ее возводят люди, ее надо укреплять и поддерживать, иначе она падет с громоподобным шумом и развалится — останутся только камни и куски дерева.
Кей, сенешаль Каэр Камланна, скажи, что крепит мою империю?
— Да? — Кей часто заморгал. Он явно не был готов к вопросу. — Милосердное правление.
Артус насмешливо улыбнулся.
— Ланселот?
А вот Питер к вопросу приготовился.
— Войско, государь. Меч и копье крепят твою империю.
— Ответ близок к истине, друг мой, но позволь я задам тот же вопрос твоему соотечественнику.
Король Меровий не пошевелился и даже не оторвал взгляда от собственных рук, которые разглядывал с пристальным вниманием.
— Вера, — отозвался он.
— Rem acu tetigisti «Букв.: „коснулся иглой“ (лат.) — попал в точку. Изречение Плавта.», — кивнул Артус. — Вот это верно сказано, государь.
— Вера, рыцари мои. Вера держит легионера рядом с его центурионом, горожанина — с сенатом, даже раба — рядом с хозяином. Кей! Я приказываю тебе немедленно отсечь мне голову!
Кей выпучил глаза, нахмурился, едва заметно усмехнулся. Он и не подумал потянуться за оружием.
— Вот видите, друзья мои! — воскликнул Dux Bellorum. — Я не пользуюсь волшебством, я не вкладываю его в мои слова. Любой приказ, какой бы я ни произнес, заставляет вас подумать, и только потом принять решение. Как поступить — послушаться мудреца или пропустить мимо ушей болтовню старого болтуна?
Поймите.., нет ни королей, ни принцев — нет никаких правителей. Всякий человек сам себе король, он сам для себя решает, когда повиноваться, а когда взбунтоваться. Итак: моя империя, как любая империя, крепка верой — верой людей, от принца до раба, в справедливость, правду, в неограниченную силу правителя, в его способность защитить свой народ и принести ему процветание.
Полководцы, принцы и рыцари, сидевшие вокруг стола, смотрели на Артуса непонимающе и, похоже, не задумывались над тем философским смыслом, который Артус вкладывал в свои речи. Однако голос владыки они были способны слушать часами. Голос его ласкал слух, словно руки куртизанки — тело.
Даже Питер расслабился, хотя понимал, что в конце концов Артус должен заговорить о Харлеке и необходимости освободительной войны. Только Меровий улыбался, но молчал, руку не поднимал, слова не просил.
— Эта вера поколебалась, — объявил Dux Bellorum.
— Не может этого быть! — воскликнул Бедивир, по обыкновению не возлежавший на скамье, а сидевший.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});