Мы переменили помещение, теперь мы на avenue d'Ahna, 67. Из моих окон видны экипажи, проезжающие с Champs Elysees. У меня отдельная гостиная-мастерская.
Дедушку пришлось перенести, это было так грустно! Когда его принесли в его комнату, мы с Диной окружили его и прислуживали ему, и бедный дедушка целовал нам руки.
Моя спальня напоминает мне Неаполь. Время путешествия приближается, и я чувствую, что благоухание прежней праздности охватывает меня… Напрасно!
Понедельник, 7 января. Верить или не верить в будущность художницы? Два года – еще не смерть, а через два года можно опять начать праздное существование, театры, путешествия. Хочу быть знаменитой!
И буду!
Суббота, 2 января. Валицкий умер сегодня в два часа ночи.
Вчера вечером, когда я зашла повидать его, он сказал мне, полушутливо, полугрустно: «Addio, signorina» – чтобы напомнить мне Италию.
Быть может, это первый раз в жизни, что я проливала слезы, свободные от эгоизма и досады.
Есть что-то особенно раздирательное в смерти существа, совершенно безобидного и доброго, точно добрая собака, никогда никому не делавшая зла.
К часу он почувствовал облегчение, и все разошлись по своим комнатам, одна тетя оставалась там, как он вдруг стал задыхаться до такой степени, что должны были брызнуть ему водой в лицо.
Несколько очнувшись, он приподнялся, потому что хотел непременно пойти проститься с дедушкой, но едва выйдя в коридор, он успел только три раза перекреститься и закричать по-русски: «Прощайте»! – так громко, что мама и Дина проснулись и прибежали в то время, когда он уже упал на руки тети и Трифона.
Я не могу отдать себе отчета, мне кажется это невероятным; это так ужасно!
Валицкий умер! Это незаменимая утрата; трудно представить себе, чтобы подобный характер мог существовать в реальной жизни.
Он был предан нашей семье, как собака, и притом совершенно платонически. О, Боже мой!
В книгах иногда встречаешь таких людей… Да услышит он мои мысли – я надеюсь. Бог позволяет ему чувствовать все, что о нем говорят и думают. Пусть же услышит он меня оттуда, где теперь находится, и если ему было за что на меня пожаловаться, пусть простит меня ради глубокого уважения, моей искренней дружбы и огорчения, идущего из самой глубины души.
Вторник, 29 января. Я так боялась конкурса, что бедной Розалии стоило неимоверных усилий поднять меня с постели.
Я ожидала – или получить медаль, или остаться между самыми последними. Ни того, ни другого! Я осталась на том же месте, как два месяца тому назад.
Была у Бреслау, которая все еще больна.
Вторник, 12 февраля. Сегодня вечером у итальянцев давали «Травиату»: Альбани, Канул и Пандольфини. Крупные артисты, но мне не понравилось. Однако в последнем акте я уже не чувствовала желания умереть, но говорила себе, что мне предстоят страдания и смерть именно тогда, когда все могло бы уладиться.
Это предсказание, которое я сама себе делаю. Я была одета а la bebe, что очень красиво на тонких и стройных фигурах: белые банты на плечах, шее и открытых руках делали меня похожей на инфанту Веласкеса…
Умереть? Это было бы дико, и однако мне кажется, что я должна умереть. Я не могу жить: я ненормально создана; во мне – бездна лишнего и слишком многого недостает; такой характер не может быть долговечным. Если бы я была богиней и вся вселенная была к моим услугам, я находила бы, что мои владения дурно устроены… Нельзя быть более причудливым, более требовательным, более нетерпеливым, а иногда или, может быть, даже всегда во мне есть известная доза благоразумия, спокойствия, но я сама не вполне понимаю себя, я только говорю вам, что жизнь моя не может быть продолжительна.
Среда, 13 февраля. Мой рисунок не удается, и мне кажется, что со мной случится какое-то несчастье, точно я сделала что-нибудь дурное и боюсь последствий или какого-нибудь оскорбления. Я жалка самой себе, но все-таки не могу отделаться от безотчетного страха.
Мама сама виновата в своих несчастиях: есть вещи, которые я ее прошу и умоляю не делать, а именно – не разбирать моих вещей, не приводить в порядок моих комнат. И вот, что я ей ни говорю, она продолжает делать это с упрямством, переходящим в какую-то болезнь. И если бы вы только знали, как это раздражает и увеличивает мою нетерпеливость и резкую манеру говорить, которая и без того вовсе не нуждается в увеличении!
Я думаю, что она очень любит меня, я тоже очень люблю ее, а между тем мы и двух минут не можем пробыть вместе, чтобы не раздражить друг друга до слез. Словом, «вместе тесно, а врозь – скучно».
Я хочу от всего отказаться ради живописи. Надо твердо помнить это, и в этом будет вся жизнь.
Таким образом я создам себе независимость, а тогда придет все, что только может придти.
Пятница, 15 февраля. Я не еду в оперу завтра.
Я рисую по обыкновению, что, однако, не мешает мне быть крайне недовольной собой. Я сказала это Роберу-Флери несколько времени тому назад, в субботу, исправляя наши рисунки. Он спросил:
– Это вы сделали?
– Да.
– Вы не рисовали целых фигур до поступления сюда?
– Нет.
– И вы еще жаловались, кажется?
– Да.
– На то, что медленно подвигаетесь?
– О, да!
– Ну, а я был бы очень доволен на вашем месте.
Это было сказано с благосклонной веселостью и стоило многих похвал.
Да когда же я смогу писать портреты? Через год – я надеюсь, по крайней мере.
Воскресенье, 24 февраля. С субботы моя собачка пропала. Я все надеялась, что она возвратится.
Бедная моя собака; если бы я была способна на чувство, я была бы в отчаянии!
Моя собачка пропала!
Что бы это было, если бы я стала отчаиваться из-за всего, чего мне не хватает, чего у меня нет.
В настоящую минуту я склонна думать, что я существо непонятое. Это самое ужасное из всего, что только можно о самом себе подумать.
Сто тысяч притязаний, из которых ни одно еще не имеет оправдания! Это то же, что биться головой о стену – в результате одни синяки.
Вторник. 12 марта. Когда я думаю о Пинчио, который теперь окончательно пропал, у меня сердце сжимается.
Я очень любила его и эта потеря для меня почти то же, что смерть Валицкого.
Особенно когда я подумаю, что это маленькое животное теперь в чужих руках, оно скучает обо мне и я больше не увижу его маленькой мордочки и его необыкновенных черных глаз и носика… Ну, вот, я уж и плачу…
О, шут возьми! Я думаю, право, что предпочла бы видеть С. или не знаю кого еще раненым, больным, на том свете, чем лишиться моей собачки, которая так любила меня. Я чувствую искреннюю печаль, и мне дела нет до всего остального.
Суббота. 16 марта. Я, право, люблю свое занятие и счастлива сознанием, что с каждым днем убеждаюсь в этом все более и более.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});