Йон слушает, по-прежнему сжимая в руках пакет, который принес ей.
— Мы это обсудим. А пока взгляни-ка, — говорит он и протягивает пакет Софии, на лице которой появляется легкое любопытство. — Это пришло сегодня в посольство. Причем не в вализе,[53] а обычной почтой; адресовано мне. Послано откуда-то из Америки.
— А письма там не было? — интересуется она, разворачивая оберточную бумагу, которую он снял с посылки, когда та пришла, а затем вернул на место.
— Нет, только книжка. Мне самому это показалось странным. Я попросил Экерса проверить. Возможно, письмо найдется и объяснит посылку.
— Очень странно, — говорит София через минуту, хмуря брови. — Мы в Вашингтоне не встречались ни с кем, у кого могло сложиться впечатление, что ты коллекционируешь книги?
— Я тоже сразу об этом подумал, — улыбается Йон. — Смотри дальше. На ее страницах есть имя, которое ты узнаешь.
Обнаружив рукописный текст, София ахает и сразу же начинает его разбирать.
— Это скорее книга для записей. Она принадлежала твоей семье? Ты точно уверен, что там не было письма?
— Если только его не бросили в вализу вместе с нашей личной почтой, — говорит Йон и снова поворачивается к входной двери. — У меня сегодня еще не было возможности посмотреть. Михай принесет.
Как по сигналу, водитель заходит внутрь, с официальным видом вручает послу почту и стоит в ожидании разрешения подняться наверх. Но в пачке, которую перебирает Йон, нет ничего, напоминающего сопроводительное письмо к тонкому антикварному томику, присланному из Америки.
Вскоре после этого на пороге появляются Маргарет и Фрейя, внося с собой оживленный шум и энергию. Полученную книгу показывают им как любопытную вещицу, а затем откладывают в сторону ради более важных дел. Согласен ли Йон с Софией, что Фрейе пора в школу? Он мало помнит свои ранние школьные дни. И девочка уже начала читать, хоть и сопротивляется, когда видит странный курсивный шрифт «Истории Бабара».
Когда Алстедам нужно что-то обсудить, они вносят изменения в свой маршрут по окрестностям, где каждая улица названа в честь столицы какой-нибудь коммунистической страны, и держатся на расстоянии от других пешеходов. На одной из таких прогулок Йон сообщает жене о своем общении с шофером из посольства — разумеется, никаких разговоров в самой машине, только снаружи — и рассказывает ей о желании того уехать из Румынии. Вообще, Михай мечтает отправиться в Северную Европу изучать искусство. Мало кому из румынских студентов удавалось получить разрешение учиться в зарубежных странах, и почти все они из технических или научных областей. София отмечает, что для студента университета Михай выглядит слишком старым.
— Он аспирант, — объясняет Йон. — Хочет поехать за границу, надеется защитить там докторскую диссертацию. Работал здесь с профессором, который писал о картинах датского золотого века. Думаю, я могу замолвить слово, чтобы помочь ему получить стипендию на обучение в Дании, предназначенную для иностранных студентов. Это было бы правильно.
София кивает, но ее мысли явно заняты чем-то другим. Йон спрашивает себя, знает ли она, что большинство желающих уехать из Румынии людей ждут разрешения на выезд многие годы. Он рассказывал ей о политике Израиля покупать выездные визы, чтобы дать возможность румынским евреям эмигрировать. Западная Германия делает то же, помогая румынам немецкого происхождения. Румынское правительство заключило соглашения с обеими странами ради увеличения своих валютных доходов. Но для человека, который хочет уехать, но не является при этом ни евреем, ни немцем, простого способа получить визу не существует.
Однако Йон делает все, что в его силах. Пользуясь услугами дипломатической почты, он заказывает из Дании набор обучающих кассет. В Бухарестском университете курса датского языка нет. Из нордических языков финский кажется коммунистической общине наиболее полезным. Но с помощью кассет Михай сможет освоить хотя бы начальные разговорные навыки, на случай если ему и вправду представится возможность поехать на учебу в Данию.
Еще Йон приносит в посольство книги по искусству, выбранные Михаем в его кабинете, и просит Юльету сделать фотокопии страниц, которые водитель заложил аккуратно разорванными полосками серой бумаги. Михай объясняет, что не может отпечатать их сам, поскольку запасы бумаги и копировальные аппараты находятся под строгим контролем с целью выявления и пресечения диссидентской деятельности. Даже законная научная инициатива с использованием иностранных источников может привлечь к нему нежелательное внимание.
Йон даже отваживается добыть для Михая рекомендательное письмо от Императора. Конечно, не обходится без помощи Хенрика Экерса. Никто другой не смог бы справиться с политической задачей подобного масштаба. Такая степень личной преданности самого способного и умного человека, с которым ему когда-либо доводилось работать, льстит послу. Экерс задает минимум вопросов о своем задании. Йон, в свою очередь, не стремится узнать подробности того, какими средствами оно выполняется. Так или иначе, письмо, напечатанное на бланке Бухарестского университета и подписанное доктором Трайаном Нестореску, своевременно появляется у посла на столе.
Занимаясь делом Михая Олтяну, Йон мысленно посвящает свой поступок Маргарет Мур. Долгое время он сгорал от какого-то необъяснимо приятного стыда, оживляя в памяти их злосчастную встречу в парке Херэстрэу. Иногда посол приукрашивает свои воспоминания дальнейшими событиями, которые не случились, усиливая как удовольствие, так и стыд. Маргарет никогда не должна узнать, что он принял ее вызов.
София появляется в дверях его кабинета.
— Я разобрала этот твой французский. Должна сказать, усилия, которые пришлось приложить, напомнили мне о студенческих днях. Наверное, придется пойти в школу вместе с Фрейей и учить все заново.
— И о чем там?
— Там о твоем художнике, о его друзьях и семье, — говорит София, оглядывая картины. — У меня такое ощущение, что теперь я знаю их намного лучше.
Йон отрывает взгляд от своего стола. Он читал государственную сводку по сельскому хозяйству.
— Думаю, нужно заказать профессиональный перевод. Но ты получила какое-то представление о том, кто вел этот дневник или как он мог попасть сюда к нам?
— О, вела его она. Совершенно ясно, что это дневник Северины. Закончив писать, она отдала его своей американской подруге. Об этом говорится на последней странице. Полагаю, именно поэтому на посылке американский штемпель. Хотя к настоящему времени эта американка должна быть очень старой женщиной — все происходило так давно. Вряд ли она все еще жива. Твой дед неоднократно упоминается как коллекционер работ Рииса. Мне кажется, кто-то посчитал, что дневник должен принадлежать семье, которая владеет картинами. Но там действительно должно было быть письмо.