здесь охотничье место, а мы помешали.
– Ну, Ваня…
– Обходи!
– Да я только хотел… Видишь ли, Ваня, я к тому… Пока здесь кроме нас никого нет, скажу…
Иван оглянулся.
– Это так. И что? – спросил он, не понявший замешательства дона Севильяка.
– А то, Ваня, что я есть хочу.
– А-а… Я тоже не прочь что-нибудь съесть. Это ж когда мы последний раз ели? Но здесь нам придётся туго.
– Вот именно, Ваня, что туго. Не сегодня, но уже завтра наши мешки опустеют. Что есть будем, Ваня? Вот этих?
Дон Севильяк прицелился и поддел скорпиона ногой, мгновенно отскочил назад. Огромное ядовитое жало едва не воткнулось в сапог ходока.
– Что ты делаешь? – воскликнул Иван, живо представляя, что было, если бы хвост насекомого достал ногу дона Севильяка. – Здесь умереть захотел?
– Я? Умереть? Хо-хо-хо! – во всю силу лёгких, которых хватило бы на троицу нормальных людей, захохотал ходок так заразительно, словно Иван рассказал ему смешной анекдот.
Гулкие звуки, издаваемые мощным хохотом, словно разбудили и оживили округу.
Из-за тощего кустарника, клочьями покрывающего окраину близкой пустыни, стала выскакивать и вновь прятаться какая-то живность. Почти из-под ног Ивана скользнула тонкотелая змея. Над головой стремительно промчалась птица или нечто, умеющее летать, и забилась в листву, где не чирикнула, а проблеяла овцой.
– Ничего смешного, – пробормотал Иван.
Он был бы рад поддержать напарника. Давно уже не смеялся. Сказано же: делу время, но и потехе час. Но упоминание о еде и бесшабашная фривольность дона Севильяка с опасностью, отбили у него охоту хотя бы улыбнуться.
– Ваня, смотри веселее, – заметил его состояние дон Севильяк. – Ты разве не обратил внимания, как все мы, кроме тебя, конечно, выскочив сюда и попав в эту проклятую временную яму, повеселели и почувствовали себя свободнее? – Иван насуплено промолчал. – Спросишь, почему? А потому, что всё случившееся с нами, начиная от входа в поле ходьбы Кап-Тартара, необычно! Это так не похоже на все наши жалкие побежки во времени, к которым мы привыкли и делаем машинально. Я, когда сидел в мешке Сола, злился, конечно, на Радича и ненавидел Гнасиса, но вот тут, Ваня, – дон Севильяк наотмашь ударил себя в грудь, она отозвалась звуком тамтама, – у меня всё пело от происходящего со мной небывалого приключения.
– Ну, ты даёшь… – ничего не нашёлся сказать Иван на неожиданный восторженный спич дона Севильяка.
«Это же надо! – подумал Иван. – Я тут, значит, один только маюсь и ломаю себе голову над сложившимся с нами положением, когда совершенно неизвестно всё. В каком прошлом мы очутились, вытолкнутые из временного канала? Где мы находимся в пространстве? Я не знаю, что делать нам самим и с оказавшимися с нами женщинами? Я не знаю, как выбраться из отстойника, и что мы будем есть? А они! Они живут одним моментом и жаждут вкушать приключений!
Чёрт побери, этих долгожителей!
Их чем-то удивить или испугать непросто. Дон Севильяк сидел в мешке Сола, а душа его, оказывается, пела! А!
А мне пришлось, оставив свои дела, бросаться в пучину прошлого через Шлома, Ратаприкунту, школы ходоков до самого безумного гения Сола. Потом возиться с почти бесчувственными телами ходоков, чтобы увести их во времени от взрыва входа в мешок, а затем тащить их в настоящее…
И что же?
Он сидел там, наливался вином, как бурдюк, ничего не соображал… Но был рад так, что до сих пор не может забыть свалившегося на него счастья в его бесцельной и не интересной жизни!
Неужели, пройдут годы, – Иван вздрогнул от вновь посетившей его мысли, – и я сам превращусь в такого же страдальца от скуки, а суматошную нынешнюю возню во времени, когда как будто некогда вздохнуть и оглядеться, буду вспоминать с благодарностью?»
Мысль, уже для него не новая, но всегда свежая и актуальная, расстроила его, он почувствовал гнетущую усталость и вялость во всех членах, впору прямо сейчас сесть и не двигаться.
– Мне кажется, что не все уже в восторге от нашего, как ты говоришь, приключения.
– Да ты что, Ваня? Они все только не визжат от счастья. – Иван хмыкнул, не совсем согласный с таким утверждением дона Севильяка. А тот распалялся. – Это, Ваня, святая правда! Да! Ты сам подумай, что, например, видела в своей жизни Шилема? Мужчины её обходят стороной, друзей, а тем более подруг у неё нет, и не может быть. Занималась только тем, что силой вправляла кому-то мозги. Но это же жалкое и никому не нужное существование. Лишь способное запугать кого угодно. А с нами она ожила, изменилась. Тебя признаёт за повелителя… Я, может быть, повторяюсь, но так оно и есть. Она же при тебе пикнуть боится, либо не сделать чего лишнего, что может вызвать твоё недовольство.
– Я тоже повторяюсь. Что-то я этого не заметил. Бросается на всё и на всех, как дикая кошка. Мужчин, а тем более женщин не временниц ненавидит патологически.
– Это у неё есть ещё. Ещё, Ваня. Но с Икатой она смирилась. Признала в ней родственную душу.
– Так уж и родственную?
– Конечно. Эта Иката подраться тоже любит.
– С чего это ты взял? – поразился Иван такому утверждению. – Да она при Жулдасе, как… – он не находил слов, чтобы выразить внезапную обоюдную симпатию, возникшей между Икатой и Жулдасом.
– Э, Ваня. Ты просто не видел, что она вытворяла, когда мы пробивались к женщинам. Она такой же боец, как и Шилема.
Иван качнул головой.
Всё-таки обрёл он не свободу, уходя каналом Пекты, а новые заботы. Вот не видел же он Икаты во время стычки, так как надо было идти впереди, создавая верхушку клина. И не мог видеть. Думал только о себе, считал, что не до оглядывания, чтобы отмечать, кто и как идёт за ним. А надо было бы. Не один он, а с командой, которой взялся руководить. Должен всё видеть и замечать.
Зато дон Севильяк обратил внимание и оценил.
Иван стал испытывать тревогу и даже какое-то чувство вины оттого, что как будто упустил и упускает что-то важное, а оно ещё скажется неприятностями им всем.
– Жулдас ей помогал, вот тебе и показалось, что она тоже боец, – сказал Иван, чтобы отогнать мысли, посещавшие его всё чаше, как заезженная пластинка, об одном и том же.
К тому же ему хотелось воспользоваться внезапной словоохотливостью дона Севильяка, узнать, наконец, его мнение о команде, о его видении ситуации, в которую они попали, да и пусть расскажет что-нибудь о себе. Почему бы и нет?
Он уже давно отметил, что дон Севильяк в присутствии ходоков словно терялся, предпочитая молчать или вставлять фразы, не всегда по теме разговора, поэтому с ним беседы не получалось. А сегодня его будто прорвало. Наверное, из-за того, что их только двое, и дон Севильяк, видя,