юмором и дивной фантазией. Тысячу раз носил он меня на плечах, а теперь… Как отталкивает мое воображение эти останки! Мне почти дурно. Тут были уста – я целовал их так часто. Где теперь твои шутки, твои ужимки? Где песни, молнии острот, от которых все пирующие хохотали до упаду? Кто сострит теперь над твоею же костяной улыбкой? Все пропало».
– Not one now, to mock your own grinning? quitе chapfallen, – закончила Сталина.
Все пропало.
Костяная улыбка.
Костя ничуть не удивлен. Сталина у него не только красавица, но и умница. Редкое сочетание для женщины. Такой была Костина мать. Вместе с отцом они жили долго и счастливо. И Косте хочется повторить такую жизнь.
Костя – тоже не ургальский лапоть, кое-что и он помнит:
– Знаешь, царские топографы, которые первыми открывали те места, были образованными людьми. Инженеры. Я читал о них в исторических справочниках. На берегах ручьев изыскатели-инженеры находили человеческие останки. Старатели ведь приходили раньше них. Люди всегда гибли за металл. Поднял такой топограф череп с косы и произнес: «Бедный Йорик!» А второй подхватил: «Давай назовем речку Йорик!» Там два Йорика – большой и малый. И поселок так назвали.
Сталина с интересом слушала Костю.
Но закончил он неожиданно:
– А вообще-то Ёрик, с эвенкийского, большой ленок. Я ловил там ленка до двадцати килограммов. Со временем что-то перепутали в буквах: вместо Ёрик стали писать на картах Йорик.
Покачиваясь, Кауфман шел по тропинке к домику Кости. Вот и посмотрим сейчас, кто из нас беднее! Ноги еще держали его. Двустволку нес наперевес. Герку мотало из стороны в сторону. Даже на зоне пить не научился. Очки висели на носу, потому что были подвязаны сзади, за дужки, то ли веревочкой, то ли резинкой.
Дочка протянула руки, он подхватил ее. Лайка недовольно посмотрела им вслед.
Так и вошел в дом. На одной руке Настенька, в другой двустволка.
Костя соскочил с кровати, потянулся к парабеллуму, лежащему на столе.
Но Сталина, простоволосая, в прозрачной комбинашке, уже стояла между ними. Кауфман снял очки и зачем-то начал протирать стеклышки.
Потом сказал:
– Его я убивать не буду… Я убью тебя.
Вскинул ружье.
Сталина уже отобрала у него ребенка и держала дочку на руках.
Мягко отодвинула наставленное на нее дуло.
– Никого ты не убьешь, Гера! И напиваться тебе не стоило. Горе ты луковое!
Кауфман покорно прислонил двустволку к подоконнику, сел за стол, уронив голову на руки, и заплакал. Плечи его тряслись от рыданий.
– Ты предала меня, Говердовская! Все поляки предатели.
– Ты меня спас с Егоркой. Я этого никогда не забуду.
– Вот ты меня и отблагодарила.
– Ты прекрасно знал, Гера, что я тебя никогда не любила. И про Костю я тебе все рассказала. Сердцу не прикажешь. А Егорку ты не любишь.
– Я его еще полюблю.
Кауфман упрямо поднял лохматую голову. Мутным взглядом обвел комнату и увидел на столе аккордеон, покрытый салфеткой-вышивкой. Морской парусник. Работа Сталины. Рукодельница.
– Уже спроворила… Я научу Егора играть на скрипке!
Тут встрял Костя.
– Не надо его учить играть на скрипке. Это мой сын. И он будет играть на аккордеоне.
Кауфман снова уронил голову на руки и сразу захрапел. Ударная доза спирта свалила Герыча с ног. Костя и Сталина осторожно перетащили его на деревянные нары, покрытые оленьей шкурой. Кроме панцирной кровати, в свое время взятой Костей из барака, была еще и лежанка.
– Ты знаешь, я его таким никогда не видела. Он мог выстрелить в меня.
– Не посмел бы… Они все трусоватые и осторожные.
– Кто они?
– Ну… очкарики, гнилая интеллигенция. Как мы их звали. Таких было много в институте, где я учился. Большинство. Ты не знаешь, зачем он хочет научить Егорку играть на скрипке?
– Все евреи хотят научить своих детей играть на скрипке!
Неожиданно раздался голос Кауфмана:
– Я не еврей, господа энкаведы! Мой дед, Константин Карлович фон Кауфман, дворянин и почетный член Петербургской академии наук. Генерал-инженер, служил у кавказского наместника Муравьева-Карского. А вы все – голь перекатная! Комсомольцы, добровольцы. Беспокойные сердца. Вохряками были вы, вохряками и останетесь.
И снова захрапел.
Прошло еще время. Что-то, после того прихода пьяного Кауфмана, изменилось в Сталине. Она куталась в шаль, подолгу сидела у окна. Вещи они решили перенести в зимовье Кости. Кауфман их встретил угрюмо. Не угрожал, молча смотрел за тем, как Сталина увязывает свои и дочкины платьишки в узел. Потом сказал:
– Можете здесь оставаться. Я договорился, меня переводят. На Дуссе-Алинь пока никого не назначают. А здесь все полегче, генератор есть, горячая вода опять же. А ему какая разница, как топить тоннель: с востока на запад. Или с запада на восток.
Сталина вышла на крыльцо. Костя в дом не заходил, ждал на дворе.
– Герхард нам предлагает перебраться на станцию. Он уезжает.
Костя ответил:
– Нет, Сталина! Нам теперь надо жить в своем доме.
А она и не возражала.
Кауфман помог перенести вещи. На прощание сказал:
– Дочку не отбирайте. Я буду с ней встречаться. На алименты можешь не подавать. Всегда помогу деньгами.
Костя задиристо ответил:
– Сами справимся!
Кауфман невесело посмотрел на него:
– Ты с собою лучше справься… Береги ее!
Непонятно – кого беречь?!
Сталину или Настеньку? Лучше, конечно, беречь обеих.
Костя с утра решил идти на ручей. Летом он топил тоннель через день. Когда Костя собирался мыть золото, в движениях его появлялась спешка и суетливость. Он то выходил на крыльцо и смотрел на небо. То опять перебирал рюкзак с нехитрой снедью. Сталина давала в дорогу кусок сала, лук, холодную картошку.
Сталина вдруг попросила:
– Оставь мне пистолет. Боюсь я чего-то. Кауфман опять напьется и придет с ружьем.
– Не придет. Я вчера в бинокль наблюдал. Он уже вещи собрал и ждет дрезину с Ургала.
Но парабеллум оставил.
Самородок вывернулся неожиданно. Был он небольшой, но тяжеленький. От счастья у Кости задрожали руки. Уже нынче можно перебраться на Ургал. Купят квартиру или дом. Родительский совсем обветшал… Егорку заберут из интерната. А может, сразу в Комсомольск рвануть?! Там работу скорее найдешь. Да к тому же Мыколе Гринько в артель можно податься. Он возьмет! А еще лучше на Большой Йорик. За один сезон столько заработаешь!
Снова взялся за лоток. Сколько раз старался на ручье – все какая-то муть попадалась. Пыльца. А тут, откуда он выкатился?!
Костя, радостный, после обеда прибежал к зимовухе. Летел как на крыльях.
Закричал от калитки:
– Смотри, что добыл!
Кучум, кажется тоже от избытка чувств, залаял.
Черный самородок поблескивал на ладони, бил лучиками.
Радостное настроение передалось Сталине. Ярков сейчас сделает все, чтобы Сталина и дети обрели свой дом и долгожданное счастье.
Удача теперь не покинет их.
Костя крикнул:
– Лови!
И кинул увесистый камешек Сталине.
Сталина засмеялась и поймала. Кинула в ответ.
Они игрались как дети, получившие новую игрушку.
Смотрели друг на друга влюбленными глазами. Все получится. Кауфман больше не придет с двустволкой наперевес. Егорка вернется к отцу и матери. Новый дом, просторный