съесть хотят. Мать семейства, желающая оставить потомству свое тучное изображение, бранится с поваром, который стоит в дверях, за лишний фунт муки и поминутно стучит кулаком по столу, — отчего и рука моя и стол дрожат, — а при том сердится, что долго должна сидеть.
Раз мне случилось писать портрет с одной старушки. Я был в восторге от ее доброго и благородного лица. Она обласкала меня, и я в первый раз чувствовал легкость в чужом доме. Узнав мое звание, она не изменилась ко мне, а даже удвоила внимательность. Я всякий день ходил к ней обедать и снова принялся учиться, потому что старушка дала мне деньги вперед за образ, который заказала, а скорого исполнения не требовала. Тут только я с ужасом вспомнил о Маше, которую, впрочем, уж не любил, — может быть, потому, что она могла быть помехой моим лучшим надеждам. Я молил бога, чтоб отец ее продолжал упорствовать и освободил бы меня от подлости, которую пришлось бы сделать. Да тут скоро все перевернулось.
Старушка все уши прожужжала мне рассказами о своей внучке Лизе, которая гостила у одной своей подруги в деревне, недалеко от Москвы, и должна была скоро воротиться домой. Старушка была ее опекуншей; Лиза была круглой сиротой. Раз прихожу к старушке обедать и замечаю, что она как-то необыкновенно весела. Первое ее слово было:
— Семен Никитич! Лиза моя приехала!.. Лиза! Лизанька! поди сюда! — закричала старушка с своего дивана, где она постоянно сидела.
— Сейчас, бабушка! — отвечал из другой комнаты звучный голос.
Через минуту в комнату вошла смуглая девушка, среднего роста, с таким детским, веселым взглядом, что и сама она показалась мне ребенком. Она с любопытством посмотрела на меня. Я сконфузился: ее взгляд был жгуч и совершенно не детский. Потом она занялась своим передником, в котором что-то держала.
— Это — Семен Никитич, Лиза! — сказала бабушка таким голосом, в котором слышалось мне: „полюби его!“
— Что ваш портрет делал, бабушка? — спросила Лиза и снова бросила на меня жгучий взгляд.
Я покраснел и поклонился еще раз.
— Да, да. Вот он и с тебя снимет тоже; он добрый! — отвечала старушка.
Лиза лукаво улыбнулась, подошла ко мне и, раскрыв свой передник, показала мне трех еще слепых котят, которые тихо пищали.
— Сделайте одолжение, снимите мне портрет с моих котят, только, пожалуйста, чтоб были похожи.
— Лиза! что это? — спросила старушка, услышав писк.
— Котята, бабушка! Я вот прошу Семена Никитича снять с них пор…
— Лиза, Лиза! — с упреком перебила старушка, качая головой.
Я глядел, как дурак, на смуглую девушку и ничего не мог сказать. Я видел только, что она не дитя, а женщина, что стройный ее стан уже совершенно развит. Необыкновенная гибкость была в каждом ее движении; глаза Горели и, казалось, щурились от собственного блеска; губы заманчиво были полураскрыты, а белые зубы резко обозначали свежесть их; волосы, черные, как смоль, небрежно, но грациозно были уложены вокруг головы; их тяжесть тянула головку немного назад, отчего в лице девушки было что-то смелое и вакхическое. Простое белое платье с открытым лифом и короткими рукавами еще разительнее выказывало смуглость ее кожи.
Она, кажется, заметила впечатление, которое произвела на меня, и, лукаво улыбнувшись, убежала из комнаты.
— Ох, эта Лиза! — сказала старушка, провожая глазами свою внучку. — Вы, пожалуй, подумаете, Семен Никитич, что она дитя… Нет, батюшка, ей уже девятнадцать лет.
Я не хотел заметить доброй старушке, что жгучие взгляды внучки лучше всего говорят, сколько ей лет. Весь тот день я провел у старушки, не спуская глаз с Лизы, которая казалась мне то капризным ребенком, то страстной женщиной.
— Завтра, Семен Никитич, потрудитесь начать портрет с Лизы, — сказала старушка, когда я уходил домой.
Назначили час.
Очутившись на улице, я почувствовал, что голова моя горит; в ушах так шумно, точно я угорел. Смуглое личико и жгучие глаза Лизы ни на секунду не давали мне покоя. Я не лег спать, а всю ночь просидел с карандашом, рисуя это чудное личико. К утру я сел на диван, поджав ноги, и так просидел несколько часов, припоминая каждое слово, каждое движение смуглой девушки. Мне было весело.
Часом ранее условленного времени явился я к старушке. Мы долго ждали Лизу; старушка несколько раз посылала будить ее. Наконец Лиза явилась с лицом, в котором и тени не было сна. Она сухо кивнула мне головкой и поцеловала у бабушки руку.
— Лиза, как это тебе не стыдно заставлять ждать себя! ведь Семен Никитич трудами живет! — наставительно сказала старушка.
Лиза с презрением посмотрела на меня и, проходя мимо, сказала:
— Вольно же вам было так поторопиться… Уж если б не скука лежать, я бы вас!
Она улыбнулась и выбежала.
Я стал готовиться, разложил краски и карандаши. Явилась Лиза с своими котятами.
— Лиза, опять котята… как не стыдно! — сказала старушка.
— Ах, бабушка! надо же мне что-нибудь держать в руках. Посмотрите, как будет мило! — прибавила она, обращаясь ко мне, и села на стул.
Сложив руки на груди и закинув головку назад, Лиза лукаво глядела на меня.
— Не правда ли, так будет хорошо?
Она улыбнулась и переменила положение.
Я ничего не отвечал: я не мог еще опомниться, пораженный чрезвычайно грациозной позой, которую она за минуту приняла.
— Неужели так будет лучше?
И Лиза сбросила котят на пол, вытянулась и сделала бессмысленные глаза, — но в ту же минуту покатилась со смеху и, поймав котят, приняла прежнюю позу.
Старушка молча взяла с колен внучки котят и унесла их. Лиза насмешливо глядела ей вслед и, обратясь ко мне, строго сказала:
— Я хочу, чтобы я была нарисована с котятами; слышите?
Я кивнул головой, не сводя с нее глаз. Старушка возвратилась и с гордостью спросила свою внучку:
— Что, будешь смирно сидеть?
— Нет, бабушка! — отвечала Лиза.
— Отчего?
— Мне смешно, право смешно.
И Лиза стала смеяться.
— Ну, отчего тебе смешно? — сердито сказаластарушка.
— Выйдите, бабушка, я буду смирно сидеть.
Старушка ушла. Проводив ее лукавым взглядом, Лиза вскочила со стула и запрыгала, как дикарка. Корпус ее гнулся во все стороны, — точно у ней не было костей.
— Вам угодно, чтоб я рисовал ваш портрет? — спросил я, чувствуя, что весь горю.
— Разумеется, нет! изволь сидеть два часа, как кукла; на тебя смотрят, рассматривают тебя, как какое-нибудь чудовище!
И Лиза расхохоталась, заглянув в зеркало.
— Лиза, не болтай! — закричала старушка из другой комнаты.
Лиза, как кошка, на цыпочках подкралась к своему стулу и села. Устала ли она или уж