ещё смурнее и злее. И подозрения мои против моей же собственной воли лишь укрепились. Я уж более не сомневался, что он что-то важное таит, и как-то причастен и к гибели господина Пао, и ко всей этой скверной истории.
Однако ж поймать его за руку мы не могли, и это ужасно меня досадовало. Да вдобавок мы вновь промокли под дождем, и в тот вечер, полные мрачных предчувствий, более никуда не ходили.
____________________________________________________________________________________________
[1] Яофа (妖法) — колдовство, вредоносная магия.
[2] Ан Вайсин — так называемая Внешняя Оболочка Ан, Изнанка Ди, Земных Слоёв мира. Там обитают Ни Яй и Фу Са, и туда попадают незащищенные ничем души умерших в том случае, если им удается избежать судьбы голодных духов. Что именно там происходит с душами, неизвестно, но последователи гуй цзяо уверены, что ничего хорошего, так как сами души для божеств-Юаньлэй не представляют ценности, зато полезны их энергия и знания.
[3]问官 — термин, которым раньше обозначали судебного следователя.
[4] Вообще имя можно перевести как «Пёрышко», хотя yumaoтакже переводится как «Репутация» и «Птицы». Вот у подруги Сяо Юмао имя куда более говорящее — «Птичка» (小鸟).
[5] Чжу-Сюн — один из богов-предков, покровитель врачей, ученых, магов, а также всех, кто связан с лесом и физическим трудом. По легенде его имя, Бамбуковый Медведь — это прозвище некого рубщика бамбука с юга, жившего в первом веке до Явления и в начале первого после, в период примерно с 39-го до Я.Л. по 18-й после Я.Л. По легенде он открыл в себе способности к оборотничеству и целительству после Явления. Долгое время простолюдины не удостаивались собственного покровителя. И таким покровителем стал Чжу-Сюн.
Глава 20. Зелёная Змея
Следующий день внезапно выдался ясным, сухим и жарким, и, не иначе как этим и воодушевившись, Сяодин предложил нагрянуть в дом Пао и забрать у маленькой Сини Бань её игрушку, но я, подумав, покачал головой и сказал, что так мы б рисковали понапрасну и подвергли б опасности не только самих себя, но и девочку, да и остальных тоже. Коль нам удалось сохранить случившееся в тайне, следовало всё так и оставить, покамест мы не разобрались в происходящем. А на этот счёт переговорили мы немало, но даже и близко не подобрались к разгадке того, на что кивал нам Хуан Юе. Оставалось лишь ожидать встречи с ним, на коей, как мы надеялись, он сам нам всё и разъяснит.
Тем же днем мы направились в гуань, о котором я оставил запись, договорились о комнате на вечер, и, едва солнце зашло за горы на юго-западе, как мы покинули дом моего отца и направились к месту встречи. Там же мы и поужинали, и прождали до самой полуночи, но так ничего и не дождались. Пришлось возвращаться ни с чем. Наутро же до нас долетели туманные, как воздух в округе, слухи о новых жертвах.
На сей раз я сразу же отправил Сяодина бродить по городу, благо небо ещё сохраняло отблески минувшего погожего дня, а сам напрямик отправился к своему третьему дяде. Тот встретил меня вначале оторопью, а после негодованием и попытался было прогнать, но после смилостивился и велел ждать его в гуане, куда он обыкновенно захаживал потрапезничать в обеденное время. Я удалился, молясь богам и предкам, дабы он не надул меня, и, должно быть, они меня услышали, ибо дядя явился своевременно и даже намеками поделился со мною тем немногим, что знал сам. Я ж только и мог что поблагодарить его за всё то, чем он помог мне, а под конец нерешительно признался, что не узнал его при прошлой встрече. Дядька рассмеялся и сказал, что уж и так о том догадался, потому и решился на подобное безрассудство. Помолчав, он шёпотом добавил:
— А допустить вас к этому делу не желают оттого, что некто жаждет продвижения по службе, и ему совсем не надобно, чтоб узнали столичные чиновники о том, что жертв было больше…
— То есть как это так? — почти воскликнул я, отчего дядя зашипел на меня, замахал ладонью, огляделся по сторонам и, лишь убедившись, что никто не поворотил головы в нашу сторону, ещё тише продолжил:
— Ещё до смерти Пао, должно быть, хоть наверняка и не знают, извели жестоко всю семью не то лесничего, не то дровосека, что жил на окраине леса за городом. Его, жену и двоих малых детей. Кто-то забрел к ним по какой-то своей нужде, да чуть там и не преставился от ужаса. Повсюду была кровь, и тела растерзаны, словно зверь какой их разодрал…
Мне и самому от подобных подробностей сделалось дурно, и я жестом прервал его, а сам спросил:
— Отчего ж решил ты, дядя, что та история и другие связаны меж собой?
— От того, — усмехнувшись, ответствовал мне дядька, — что не все они погибли от ран. Зато все остались без единой капли ци. Она-то и стала главной пищей для душегуба. То же случилось и с каким-то бродягой на дороге.
Я долго молчал, а после спросил, как сам он о том узнал, но он покачал головой и ответил, что и без того наболтал достаточно для того, чтоб, ежели не места лишиться, так уж точно покоя, ибо житья ему после такого не дадут мирного, и наживет он себе врагов среди тех, чьи тайны мне выдал. Я пожал плечами и ответил, что огня в бумагу не завернешь. Дядя посмеялся и одним махом опустошил свой чаван. Мне захотелось ещё с ним побеседовать, но, продолжая усмехаться, он встал, велел справиться у отца о том, где находится его, дядькин, новый дом, и, распрощавшись, покинул меня.
Сяодин же, вернувшись, смог поведать мне немногим более. И мы без колебаний вечером направились в тот самый гуань, где нам пообещали вновь придержать комнату. Пришли загодя и вновь велели подать ужин. Когда с трапезой мы покончили, верно, сменилась стража Собаки на стражу Свиньи, и мы попросили ещё и чая. Когда ж иссякать стал и чай, послышался скрип лестницы, а после тяжелые шаги, словно идущему было невыносимо тяжко передвигаться. Мы затаили дыхание, и в следующий миг послышался робкий стук.