Читать интересную книгу Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне - Александр Артёмов

375. ВТОРАЯ СКРИПКА

Как скрипки первое дрожанье,Как робкий взлет и стон смычка —Уже коснулось увяданьеРукой серебряной виска.

Осенний лист устало кружит,Ты падай с ним и с ним лети.Но мне ль под шелест желтых стружекО прежней удали грустить?

Рябин пылающие бусыВорвались гроздьями в окно.И перелив осенних музыкПьянит, как старое вино.

И только жгучее желаньеЛелеет мысльОдну,Одну —               спокойно встретить увяданье               и чувствовать в себе весну.

1940

376. «Вспыхнула испуганная рама…»

Вспыхнула испуганная рамаБлеском ослепительным стекла:Молния, как будто телеграмма,Тучами тяжелыми прошла.

А за ней раскатисто и низкоШел вдогонку разъяренный гром,Словно кто-то требовал распискуИ грозил поставить на своем.

Гром отгрохотал, и над домамиСнова и просторно и светло…Только от тебя ни телеграммы,Ни простой открытки не пришло…

1940

377. ЗДЕСЬ ВСЁ — ЧИНАРЫ КОЛЫХАНЬЕ…

Здесь всё —               чинары колыханье,               листва, шуршащая у ног,               коров протяжное мычанье               в крутых извилинах дорог,               и осень, что пришла так рано               по склонам гор к морской волне,—Стихи напомнило ТерьянаИ стало вдвое ближе мне.Ведь он, как я, любил когда-то               осенний голос,               шум воды,               часы печального заката,               мерцанье утренней звезды…Он славил светлый мир, тоскуя,Он шел к нему сквозь боль и тьму…За это всё благодарю яИ низко кланяюсь ему.

1940

378. «Картины пишем, акварели…»

Картины пишем, акварелиВсех уголков родной земли,Чтоб пограничники смотрелиИ крепче землю берегли.

Стихи мы пишем дни и годы,Мы отдаем им жизнь свою,Чтоб с ними шли бойцы в походыИ побеждали бы в бою.

Мы плавим сталь в печах и домнах,А после выплавки, устав,Лежим в тиши квартир и комнат,Листая воинский Устав.

1940

379. «Пусть буду я убит в проклятый день войны…»

Пусть буду я убит в проклятый день войны,Пусть первым замолчу в свинцовом разговоре,Пусть… Лишь бы никогда не заглянуло гореВ твой дом, в твои глаза, в твои девичьи сны…

Пусть не осмелится жестокая рукаЧеркнуть в письме, в скупой на чувства фразе,Что ты в разорванном лежишь противогазеИ бьется локон твой у синего виска…

1941

ИВАН ПУЛЬКИН

Иван Иванович Пулькин родился в 1903 году в крестьянской семье в деревне Шишкове, Московской области (недалеко от Волоколамска). Кончил три класса церковно-приходской школы. Дальше учиться не удалось, вскоре его отдали мальчиком в трактир. В 1915 году приехал в Москву и поступил учеником наборщика в типографию. В 1917 году вернулся в деревню, крестьянствовал, помогал матери.

После Октябрьской революции вступил в сельскую комсомольскую ячейку. Учился на курсах политпросвета в Волоколамске, занимался пропагандистской работой.

В 1924 году переехал в Москву и поступил в редакцию газеты «Молодой ленинец». Учился в Высшем литературно-художественном институте им. Брюсова. В 1929 году работал в газете «Московский комсомолец». С 1930 по 1934 год — редактор в Государственном издательстве художественной литературы.

Иван Пулькин печатается с 1924 года. Сначала в «Молодом ленинце», в журналах «Смена», «Комсомолия», в «Журнале крестьянской молодежи»; с конца 20-х годов — в «Октябре», «Новом мире», «Известиях».

В 1934 году Пулькин был осужден Особым совещанием НКВД и сослан на 3 года в Западную Сибирь. Там он сотрудничал в газете «Зоркий страж» и в лагерной многотиражке «Переховка». После досрочного освобождения вернулся в Москву. В предвоенные годы Иван Пулькин был библиографом в Институте истории, философии и литературы. Стал снова печататься в центральных изданиях.

В первые дни Великой Отечественной войны И. Пулькин пошел в народное ополчение. Был ранен при бомбежке. Еще не оправившись, уехал на фронт Иван Пулькин погиб в декабре 1941 года. Дата и место гибели неизвестны.

380. ВСТУПЛЕНИЕ К ПОЭМЕ «ЯРОПОЛЬСКАЯ ВОЛОСТЬ»

На тротуарах мокренько,Снежок внатруску —Скользкие…Остановили окриком:— Вы русские?— Нет, мы — яропольские!

У нас о весне небеса цветут,Травкой вью —Тся по бережку,На каждом кустуПо соловью,У каждой березы — по девушке.Самые длинные бороды у стариков —В Яропольце,Самые умные головы у мужиков —В Яропольце.Самые толстые кулаки —У нас,Самые тощие бедняки —У нас.Словом, ни для кого не новость,Что мы — образцовая волость.

Наш говор экспортируется в столицы,У нас лучшие по округу невесты(Высокие, круглолицые).Наш кооперативный центрПо борьбе за снижение ценЗанял первое место.Климат влажный, воздух чудесный(Стоит обследовать!).Прелестная местность,И недалеко отседова.

1929

381. ИЗ КНИГИ «СССР»

ВОЛХОВ

Будучи не из тех, что, высоко котируясь,Отказались от прошлого,Весь день яБезжалостно цитируюЛюбимейшее произведение.

О Баяне, соловью старого времени(Хорошо поешь, где-то сядешь?),Рыщешь в тропу Троянью с романтикой                                                              у стремени,А любо — лелеешь Святославовы насады.

Садись, старик,ПобеседуемНа тему:Нечего о прошлом сетовать.

Нам под жизнь отведен замечательный век,Нам вручены силы:Недр, ветров, пара, солнца и рек,—Словом, векИзумительно милый.

Незачем ходить далеко —Сверяться в исторических толках,Скажи мне:Сколько вековВалялась без дел такая река, как Волхов?

С гусель яровчатых веселого СадкаМедом сыченым песнь текла,И будто бы с рукавов бобровых ВолховныКатились Волхова волны…

А косматые бородачи,Надевши красные рубахи,Подпоясывали мечиИ, как бесстрашные рубаки,

Для потехи, на досуге,Оседлав ладьи да струги,Плыли к стойбищам полянГрабить мирных поселян…

Лелеял Волхов белорунныйКорму высокую ладьи,И запевал Садко,Перебирая струны,Про то, как плавали они.

Рассказывал под гуслярный звон,Как вздорил с Новгородом он:             Эх, я ли тебя, ты ли меня!             От славного города             Новгорода,             От славного озера             Ильменя             Выбегали,             Выгребали             Тридцать кораблей,             Тридцать кораблей —             Един корабь.Базарь, ушкуйники, да грабь.Мы здесь погуливали летось!

А после,Именем культуры,Историки литературыПро это самое —Про «летось» —Сказали каменное:«Эпос!»

Я не считаю пустякомНаш эпос, слаженный на диво,В нем мастера речитативаСдружили слово со стихом.Но думается, чтоНелепо-сУвесистое слово«Эпос».

Зачем лирическую песню,Где отразились век и класс,Прозвали эпосом у нас?

С их-то руки,То есть с тех пор,В сонных томах на книжных полкахИ на губах у рифмачейИграет пряной брагой Волхов,Неся лихих бородачей.

А между темОн уяснил,Что онНе «эпос»,Что он молодИ чувствует машинный голодВсейМассой лошадиных сил,Бушующей в его валах.Что «эпос» — тесно и старо,Что зря лелеять гусляров.

Пришел мускулистый галах —Другой, не пьяница Буслаев,Что Новгороду нагрубил……………………………И вот,На Ленина ссылаясь,Всей тяжестью, сгущенной в волнах,Торжественно клокочет Волхов,Вращая лопасти турбин.

Я видел тысячиРучьев,Речушек,Речек,Рек —              неудержимого бега,—Попавший к ним в оборот человекДелался прозрачнее снега.

У них с весны работы по горло:Питать рыб,Носить суда,—Но только ВолховПо-настоящему гордоНесет красное знамя труда.

Судите:Мало ли Волхову дел,Легка ли валамРабота,ЕжелиВал ВолховаБел —В белой кипени пота.Седобород и гриваст,Вал ВолховаИдет вприсядку,Громом обдастКак пить дастИ…Мимо!Без пересадки!

ТревогуОт нехватки сил,Но чтобы накалить кабелейВсё заглушающий звон,Он падалПоследней каплей,Равной тысячам тонн!Я спрашиваю:Каждому ли вдомекТакое самосвержение?Волхов,Как сердце, сжимается в комокНеопровержимого напряжения!Когда нарушается связьУзко ограниченной зоныИ материя, раздробись,Превращается в электроны,Когда в грохотеИ в кипеньеСтали,В сплошном пеньеГудковСплошь нарушено сердцебиение(И столько лет не сдались —Неуклонно стройны!),Когда строится социализмСилами одной страны!

1931–1932

382. ИЗ ЦИКЛА «ДИКИЕ ПЕСНИ»