Читать интересную книгу Другая Грань. Часть 2. Дети Вейтары - Алексей Шепелёв

Оставалось стиснуть зубы и молчать. Наверное, не самое умное поведение, но ничего лучшего в голову не приходило. В конце концов, не так уж и сильно ему досталось. Руки-ноги двигаются, значит — целые. Ссадина на лбу, тоже уже подсохшая, синяк под глазом и разбитая губа — можно пережить. Лишь бы только внутри чего не отбили. Мальчишка лихорадочно встал вспоминать, чему учили "юных санинструкторов" перед турпоходом. Кровью он не харкает, это точно — значит, с лёгкие целые. Перелом рёбер — должна быть резкая колющая боль при сильном вдохе. Серёжка глубоко вздохнул. Боль была, это точно. Но не резкая, а, скорее, наоборот — тупая. Значит, нет перелома. Дальше — "острый живот". Мальчишка медленно и осторожно надавил ладонью на живот, постепенно вдавливая руку всё глубже и глубже. На мгновение замер, собираясь с духом, а затем резко отдёрнул руку. Ничего не произошло: как всё болело, так и продолжало болеть. Серёжка окончательно успокоился: если бы что там внутри порвалось, то, в тот момент, когда он отпустил руку, должен был бы почувствовать усиление боли. Выходит, он опять легко отделался. Может, повезло, может, ребята специально били так, чтобы ничего не повредить, помня о том, что за самоуправство их могут крепко наказать. Дома в ребячьих компаниях Серёжка не раз слышал, что так умеют бить милиционеры: отлупят в отделении преступника до полусмерти, а следов — никаких и ничего не докажешь. Верилось в это не слишком сильно: на Тенистой жило аж двое милиционеров и представить, что кто-то из них избивает человека, пусть даже и вора, Серёжка никак не мог. Даже при всём своём "развитом воображении". Но, ведь милиционеры разные бывают. Говорили, что в ОПОНе было много бывших милиционеров. Эти уж наверняка знали, как избивать и до полусмерти, и до смерти. Может, гладиаторов тоже этому учат?

Но что же всё-таки ему делать? Если не махать кулаками после драки, не жаловаться, не попроситься в другую группу, тогда — что? А ничего не делать, пришла неожиданная мысль. Сейчас попробовать заснуть. А утром, после сигнала к подъёму, одеться, обуться и выйти на зарядку, будто ничего не произошло. Если разобраться, то он в предыдущие случаи именно так и поступал. Разве он делал неправильно? Разве он сейчас жалеет о том, что не согласился на предложение Лауса сразу? Нет, пожалуй, не жалеет. Ну, так чего искать добра от добра.

И потом, тогда, в караване, Арш избил его намного сильнее. Просто в тот момент Серёжке всё равно некуда было отступать, а сейчас вроде как есть. Вроде, открыта дверка куда можно отступить. А что за дверкой? Неизвестно. Может, там будет ещё хуже. Те же желтые решат, что они и так отстающие, а уж с малышом в группе и вовсе опустятся ниже плинтуса. И тоже начнут убеждать попроситься в другую группу. Хорошо ещё, если как Лаус, сначала добром предложат. А то ведь могут и сразу кучей отметелить, а за что — догадайся сам. И будет он прыгать из группы в группу, повсюду получая пинки? Нет уж, чем так, лучше оставаться до конца на одном месте.

Если юные гладиаторы и хотели скрыть следы ночного избиения, то у них ничего не получилось, понял Серёжка, выбегая на зарядку. У Вена перекосилось лицо, когда он утром увидел новичка. И было от чего. Правый глаз заплыл и налился тёмной синевой, лоб украшала здоровенная ссадина, разбитые губы затянуло кровавой корочкой. На фоне этих украшений россыпь синяков на плечах, груди и ногах смотрелась как незначительное недоразумение.

Доктор не сказал ни слова. Но, разумеется, ребята понимали, что это не освобождение от возмездия за нарушение дисциплины, а только отсрочка.

— Перестарались, — огорчённо шепнул Ринк Лаусу.

Тот уныло кивнул.

— А этот дурак ещё добавить предлагал, — Армеец кивнул на Морона.

— Там темно было, — яростным шепотом ответил подростком.

Начавшаяся зарядка прервала выяснение отношений: получить плетью от Вена никому не хотелось. Впереди и так маячило серьёзное наказание, не хватало ещё его усугублять.

Серёжке зарядка далась очень тяжело. За то время, которое он пролежал после избиения, боль вроде успокоилась, но при первых же резких движениях вернулась вновь, заполнив собой всё тело. Мальчишке казалось, что на нём нет ни одного живого места. "Как же я сегодня заниматься-то буду?" — ужаснулся Серёжка. В школе бы ему, конечно, дали бы освобождение от уроков, хотя бы на день-два. А здесь… Мальчишка скосил глаза на Вена. Доктор расхаживал вокруг питомцев с мрачным выражением на изуродованном лице, мерно постукивая по ладони рукоятью плётки. Дождёшься от такого освобождения, как же. Будет гонять, пока не упадёшь без сил, да и потом не пожалеет.

Но того, что случилось на самом деле, не предугадали ни ребята, ни Серёжка. То есть, сначала всё было ожидаемым: едва зарядка закончилась, Вен загнал синих в казарму и хмуро поинтересовался:

— Что у тебя с лицом, Шустрёнок?

— Не знаю… господин доктор, — ответил заготовленной заранее фразой Серёжка. — Здесь ведь нет зеркала.

Вен хмыкнул.

— Ишь ты, зеркало… Видать, много воли тебе раньше давали, коли в зеркало гляделся.

Мальчишка сморщился от досады: надо же было сказать такую глупость. Это в его мире и в его время зеркало есть в каждом доме, да ещё и не одно. Каждый день в зеркало сморишь, хотя бы когда умываешься и зубы чистишь. Никто даже не задумывается. А здесь зеркало, наверное, большая редкость, только для самых богатых и важных. Уж точно — не для рабов.

— Что с лицом, тебя спрашиваю?

— Ударился… господин доктор.

— Ударился, значит? — голос Вена вдруг стал ласковым и вкрадчивым. — И обо что же ты ударился?

— Не знаю… господин доктор. Ночь же была, темно. Здесь фонарей не зажигают.

Чего уж там, если ему известно про зеркала, то можно и про фонари вспомнить. Тем более, фонарь в этом мире Серёжка видел: на верхушке мачты корабля, на котором их с Шипучкой Меро привёз в этот город.

— Значит, ударился, — надсмотрщик отвернулся от Серёжки и, казалось, разговаривал сам с собой, медленно прохаживаясь перед сбившимися в кучку воспитанниками, — и обо что ударился — не понял. Какая незадача… Может, кто-нибудь другой заметил? Лаус! Обо что ударился ночью Шустрёнок?

— А мне откуда знать, господин доктор? Я спал.

— И остальные тоже спали?

— Все спали, господин доктор.

Вен резко остановился, единственный глаз доктора ожёг ребят яростным взглядом, они в ответ инстинктивно съёжили, словно ожидая удара.

— А теперь слушать сюда, ур-роды. Всё это очень хорошо для какого-нибудь владенья благородного лагата, но в гладиаторской школе Ксантия такие шутки не проходят. Обмануть меня хотите? Да я с кобольдов скальпы снимал, когда ваши родители о вас ещё не задумывались! Кто из вас его бил? Нет! Кто его не бил?

Доктор особенно подчеркнул голосом слово «не». Ребята молчали, потупив взгляд. Вен немного подождал, затем удовлетворённо хмыкнул.

— Значит, все вместе. И отвечать собрались все, верно?

Повисла ещё одна томительная пауза.

— Не слышу! — рявкнул вдруг Вен таким голосом, что Серёжка даже вздрогнул от неожиданности.

Армеец поднял голову и невнятно произнёс:

— Все били, все и виноваты.

— Просто замечательно, — потёр руки доктор. — А теперь отвечайте — зачем били? За что?

Гладиаторы молчали. Пауза затягивалась.

— Не слышу! Лаус!

Подросток вздрогнул, обречено поднял голову.

— Ну! Что вам от него нужно было?

— Чтобы он ушёл в другой отряд, — с вызовом ответил парень. — С ним мы не будем лучшими.

Вен серьёзно кивнул, повернулся к Серёжке.

— Знаешь теперь, обо что ударился?

— Теперь знаю… господин доктор.

— А почему сразу с утра в другой отряд не попросился?

Мальчишка бросил угрюмый взгляд на стоящего рядом Ринка и ядовито произнёс:

— А я — непонятливый, господин доктор.

Надсмотрщик хмыкнул.

— Что ж, теперь всё на своих местах. А сейчас — слушать меня. Этот малыш останется именно в вашем отряде, что бы ни произошло. Если я увижу, что кто-то пытается побить его — накажу. Если увижу, что кто-то пытается во время тренировке ударить его сильнее, чем нужно, — при этих словах Вен резким движением схватил за волосы Биньнига и выдернул его из рядов синих, как морковку из грядки. Подросток зашипел от боли. — Тоже накажу. А вы знаете, что если я хочу что-то увидеть, то спрятаться от моего глаза будет посложнее, чем от всевидящего ока Картакара. И это ещё не всё. Я не только накажу виноватого, но и действительно отправлю одного из вас к жёлтым. Только не Шустрёнка, а Лауса.

— Почему! — парень вскинулся так, словно сел на иголку.

— Ты — старший. Ты должен следить за порядком в отряде.

— Но, господин доктор, мы не хотим, чтобы он был синим.

— А кто вас спрашивает? — ухмыльнулся Вен. — Как решил благородный ланиста Луций Констанций — так оно и будет. Ваше дело — подчиняться.