Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Бальтазар? Красивое имя, а я…
— Поймать-то поймал, да вот тока не добил!
— Ах, ну ничего! Не расстраивайся! К зеркалу подойди, улыбнись широко-широко и скажи…
— …Ты отстанешь от меня?..
— Роль третьего плана…
— …Может, уже наконец-то пора задуматься над тем, чтобы перестать быть обузой?..
— Слушай, а ты и впрямь..?
— … достал! Всех! …
— …иной раз жертва сама виновата в своих мучениях!
Руки резко впёрлись во что-то твёрдое и через секунду Бальтазар чуть не врезался в стену. Король резко поднял голову и тут же отпрянул. На него смотрело взъерошенное, грязное, неопределённого возраста существо с вытаращенными глазами с красными белками. Понадобилось несколько мучительно долгих секунд, чтобы парализованный от страха Бальтазар наконец-то осознал, что это он сам. Он смотрит в зеркало. Последнее в замке.
Тут же из головы исчезли и голоса, и призрачные образы, и в принципе всё на свете. Мужчина с интересом разглядывал собственное отражение. Уже прилично отросшие вместе с бородой неухоженные волосы торчали во все стороны и были похожи на один большой, грязный, воняющий, сальный куст. Через эти дебри редко проглядывала покрытая раздражением из-за уже давно прекратившихся водных процедур короля кожа. И это дебильное выражение лица — только оно осталось прежним… Кажется, именно из-за ненависти к нависшему над одним из полузакрытых глаз веку и постоянно приоткрытому рту из-за неразвитых мышц около подбородка Бальтазар и перебил все зеркала когда-то. Хотя… Нет, причина была другая… Совсем не эта.
Какому-то давно забытому сну подняться из самой пучины непроглядного болота разума Бальтазара помешала резкая боль в боку. Да, король и раньше ощущал её, он часто начинает бессознательно ощупывать своё тело и часто натыкается на мелкие впадины на своём торсе. Но только сейчас, глядя на себя со стороны, правитель смог невольно вернуться назад, в тот самый злополучный день.
Он, в одних тонких штанах, стоит голыми ступнями на колючем снеге, а к нему с гордым видом шагает обвешанный шкурами, держа в руках огромную дубину. Вот он, достойный член своей общины! Главный девиз: традиции, почёт, честь и благосостояние семьи — вот венец всего сущего. И ради этого он готов был продать своего единственного ребёнка на растерзание престарелому извращенцу.
— Ты обесчестил мою дочь, щенок. — Шипел мужик сквозь зубы, словно готовая, как только цепь больше не будет её сдерживать, броситься на кролика собака. — Жалеешь ли ты об этом?
Бальтазар — юный, наивный романтик — тогда задумался. Скажет «нет» — покажется легкомысленным подлецом, скажет «да» — окажется трусом.
И он ответил:
— Я люблю её, господин. На этом всё.
Мужчина сжал губы, нахмурил брови и спустя мгновение тяжеленая дубина врезалась в рёбра принца, перемалывая их в труху. Он пытался подняться, он пытался показать, что он стойкий, что он готов бороться за свои чувства, но в конце концов тело просто перестало его слушать. Из-за сломанных костей и порванных мышц юноша оказался запечатан в лежачем положении. Когда же дубина была занесена, казалось, в последний раз, нежные руки подхватили измождённое тело. Пусть он этого, конечно, и не помнит, но Бальтазар был уверен, что так тепло и мирно он себя не ощущал даже в объятиях родной матери, будучи младенцем.
На короткий промежуток времени парень всё-таки смог приоткрыть глаза. Отец его возлюбленной с секунду находился в замешательстве, но после он раздраженно махнул рукой и, пробормотав что-то вроде «Даже трогать тебя противно, дрянь», что было адресовано не лежавшему на снегу Бальтазару, ушёл.
Потом уйдёт и она… Навсегда. Или… Нет. Нет, что-то было. Что-то было после этого, но король это забыл. Надо… Да чёрт подери! Ничего не надо! Ничего!
Бальтазар со всего маху треснул по стеклу и оно разлетелось, после чего находившийся в очередном припадке царь нажал добивать руками лежавшие на полу осколки
Пошло всё к дьяволу! Дворец, Советник, родители, Жолдыз — вся эта хренова жизнь! Вся эта до треска в мозгу сложная, тошнотворная жизнь, которая сейчас заставляла его как никогда чувствовать духоту и тесноту собственного тела. Он стирал руки об пол, «вгрызался» в кожу на лице острыми когтями перчатки, срывал с себя одежду и рвал волосы на голове, выдирая целые клоки чуть ли не с мясом. Бальтазар как никогда хотел избавиться от этого потного, тяжелого и мерзкой клетки и наконец-то дать выход чему-то огромному и бешеному, чтобы оно разнесло всё вокруг, заполнило весь мир и каждую душу чудовищным рёвом, превратить само мироздание в труху.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})По коже обильно потекло что-то влажное, дарящее прохладу и мало-мальски приводящий в сознание. В воздухе возник металлический запах. Бальтазар издал протяжный, измождённый стон и завалился на бок без чувств.
Естественно, в таком состоянии он не услышал подошедших к дверному проёму главнокомандующего и двух мальчишек-солдатиков — единственных добровольцев для столь рискованной операции. Это был тот самый момент, которого они ждали. Король беззащитен.
— Помните план? — Обратился, сурово нахмурив седые брови, уже пожилой вояка на двух цыплят с ружьями в дрожащих руках, которые хотя и пытались не выдавать себя, но стук их зубов был как никогда отчётливо слышен в воцарившейся тишине. Да, они боятся, как и все солдаты. В их глазах это падшее до всех вообразимых низов существо — бог, которой может убить их в любой момент. Единственный способ спастись — беспрекословное, фанатичное подчинение.
Именно так и работает животный страх, и генерал понимал это. А ещё он, человек, на глазах которого это животное выросло, понимал, что правитель не представляет из себя ничего сверхъестественного и всеми силами пытался убедить в том же других.
Сегодня же настал момент истины. Генерал был не из тех людей, которые слепо ждут помощи от счастливчиков из «Ковчега». Он привык добиваться результата своими силами. Предыдущие несколько покушений окончились неудачей, и их зачинатель и по совместительству главный исполнитель просто чудом не попадался в те моменты королю на глаза. В противном случае — он бы сейчас здесь не стоял. Определённо.
Но теперь он был уверен, он чувствовал, что эта попытка будет успешной. Пусть даже изначальный план действий, заключавшийся в том, чтобы подлить Бальтазару в еду лошадиную дозу снотворного и заставить его отключиться, не сработал, но сейчас правитель находился в полном беспамятстве. Можно действовать.
Как же всё-таки сильно в людях желание увидеть страдание врага как можно ближе… Узреть вживую каждый мускул на перекошенном в ужасе и страхе выражении лица. Эта жажда посмотреть в последний раз в глаза свинье, погубившей всё королевство, и подвело генерала. Он настолько сильно хотел того, чтобы этот слизняк в свои последние мгновения увидел его, человека, у которого безумец на троне отнял почти всё, что можно и лично пожелать этой твари гореть в аду, что не пожелал выстрелить сразу издалека. Нет, он направился прямиком к Бальтазару.
Тихо-тихо, почти не касаясь ногами пола, мужчина подкрался к свернувшемуся в клубок королю и посмотрел на последнего. На мгновение в душе главнокомандующего что-то ёкнуло. Оно и понятно, этот парень ведь вырос на его глазах. Сколько лет он невольно наблюдал со своего поста за вечно одинокой фигурой, бесцельно бродившей по королевскому саду, и, чего греха таить, в глубине чёрствой солдатской души сопереживал этому недопонятому ребёнку. В их семейные дела мужчина никогда не лез — это, всё-таки, не в его компетенции, да и не его это в принципе дело, — но он надеялся, искренне надеялся, что этот мальчик сможет выстоять и, пусть даже и не в этой семье и не в этой стране, но сможет найти себя и стать просто хорошим, порядочным человеком.
Тем не менее, воспоминания о повредившейся рассудком жене, голодных детях и больном внуке вернули генерала в печальную реальность. Того мальчика уже дано нет. Есть только ненасытное животное в человеческом облике. И оно должно умереть.