бы расспросить всех учеников, кто тогда был на пароме…
Мы ворвались на парковку. В чрево парома уже поднимались последние машины; мы скользнули за ними.
— Предоставь это сделать нам — Кайле, Джонни и мне, — сказал Чарли. — Ты нынче не в ореоле святости.
— Обожаю, когда ты так высокопарно выражаешься, брат мой.
* * *
Ноа Рейнольдс оставил свою «Краун Викторию» на парковке возле дома 9509 на Двадцать девятой авеню в Эверетте, в сорока семи километрах к северу от Сиэтла. Здание из кирпича и стекла. Рядом с соседними оно казалось до смешного маленьким, поскольку вклинилось, так сказать, среди взлетно-посадочных полос, огромных ангаров и строений завода «Боинг», возвышающихся подобно древнеегипетским гробницам. Последние вмещали не больше и не меньше, чем самые огромные здания мира: четыреста тысяч квадратных метров площади, тринадцать миллионов кубических метров объема и целую толпу погрузчиков. Главная дверь имела ширину сто метров и высоту — двадцать пять. А кроме этого, там находились банк, магазинчики, здание пожарной охраны, много кафешек «Тулли», собственная полиция и своя электростанция.
Ноа не удивился, когда, выйдя из машины, чтобы пересечь парковку в направлении Института судебно-медицинской экспертизы, был встречен рычанием отрывающегося от земли «Боинга 787 Дримлайнер». Он поднял глаза к самолету. Тот тяжело поднимался в небо и напоминал крупную летающую косатку. Ноа поймал себя на мысли, что если и есть люди, которые в состоянии выносить такой шум, то разве что мертвые. Чуть позже он прошел в застекленные двери и три минуты спустя предстал перед высоким парнем в черном пуловере под блузой и со странным взглядом — из-за полуопущенного века, напоминающего жалюзи магазина, застрявшие на половине пути. Из-за этого непослушного века доктор Фрейзер Шац всегда производил впечатление полусонного. Обманчивое, которое вводило в заблуждение не одного начинающего адвоката, когда он приходил свидетельствовать в суде. Ноа не знал никого, кто был бы еще большим профессионалом, чем доктор Фрейзер Шац, главный эксперт и директор судебно-медицинской службы округа Снохомиш.
— Привет, Ноа, — сказал Фрейзер, пожимая руку Рейнольдса мягкой прохладной ладонью, которая вгоняла в дрожь молодых полицейских, в первый раз пришедших на вскрытие. — Давненько не виделись.
— Здравствуйте, доктор, как ваши мертвецы? У них все хорошо?
— Они в прекрасной форме, — ответил Шац с непонятной кривой улыбкой. — Если так будет продолжаться, в конце концов они меня заловят.
— Кто, мертвецы?
— Нет, округ.
А именно — новый глава исполнительной власти округа Снохомиш… Ноа знал, что он провернул масштабную операцию по реструктуризации служб судебно-медицинской экспертизы. Рейнольдс заметил, что у Шаца темные круги под глазами и утомленный вид. Он слышал, что главный судмедэксперт и глава исполнительной власти не ладили между собой. По чьей вине, Ноа не знал. Все, что ему было известно: Шац отличался вспыльчивым характером. Ему было комфортнее с мертвыми, чем с живыми.
— Они ищут, к чему бы придраться в моем управлении, — добавил Шац, двигаясь вперед по коридорам.
Ноа всегда считал, что судебно-медицинские службы, как и полицейские в штате, чересчур многочисленны. Полиция округа, службы шерифа, полицейские департаменты Сиэтла и Белвью, полиция округа Кинг — та, что несет службу в метро города, — полиция Университета Вашингтона, имеющая полномочия во всем штате, и полиция штата Вашингтон, которая нынче занимается всем: убийствами, кражами, бандами, подразделениями SWAT,[49] — все они стараются наступить друг другу на пятки. То же самое с судебно-медицинскими службами. Например, округ Кинг располагал опытными патологоанатомами, но это скорее исключение, чем правило. Основную часть времени работа исполнялась коронерами. Кроме того, в маленьких округах бюджет ограниченный; а еще, начиная с июля, всеми правдами и неправдами избегали вскрытий как слишком затратных мероприятий. Настоящий бардак…
На ходу Шац повернулся, чтобы посмотреть на Ноа:
— Что происходит? В полиции теперь работают пенсионеры?
— Теперь я работаю на себя, доктор.
— Я в курсе.
Шац проводил гостя в свой кабинет. У главного судмедэксперта была своя стена славы — мозаика фотографий и нескольких статей, где упоминались только деятели регионального уровня, но от этого он не переставал быть самым хорошо оплачиваемым сотрудником округа. Его бюджет доходил до двух миллионов долларов в год, и в прошлом году его службы провели триста девяносто одно вскрытие.
— Что я могу сделать для тебя? — спросил Фрейзер, усаживаясь в кресло.
— Это по поводу той молодой девушки, найденной мертвой на пляже…
Судмедэксперт сложил кончики пальцев под подбородком.
— И?..
— Она была беременна.
— Точно.
— Вы собираетесь делать сравнительный анализ ДНК для генерального прокурора островов Сан-Хуан?
— Снова точно.
— Значит, где-то вы храните ДНК эмбриона…
Падающее веко Шаца легко вздрогнуло в знак заинтересованности.
— К чему ты клонишь, Ноа?
— К этому.
Рейнольдс вынул из кармана маленькую белую заламинированную упаковку. Прибывшую специальным авиарейсом этим утром. Он получил ее всего час назад.
— Что это?
— Образец ДНК.
— То есть?
— Я всего лишь хочу сравнительный анализ генетических маркеров этого ДНК и ДНК эмбриона…
Повисло молчание, нарушаемое рычанием взлетающего или приземляющегося самолета. Генетических маркеров, используемых в судебной медицине, было от пятнадцати до двадцати, почти по количеству точек совпадения пальцевых отпечатков.
— Господи, Ноа, ты вообще отдаешь себе отчет, чего у меня просишь?
— Никто никогда не узнает, даю слово.
— За исключением владельца этой ДНК… Кто это? Отец эмбриона? Ты понимаешь, что это может быть информация, важная для расследования?
— Знаю. И сам поделюсь ею с Крюгером, когда настанет время, если результат сравнения будет положительным. Не отец — дед…
— Не понимаю…
— Все, что тебе нужно знать: некий человек думает, что является отцом парня жертвы, но еще не вполне в этом уверен.
Шац пристально посмотрел на Ноа; на этот раз в его глазах загорелись огоньки.
— Значит, если этот эмбрион — его