А теперь я перехожу к делу госпожи Хелиодоры, которая, как здесь было сказано, является женой, возлюбленной или невестой генерала Олафа — одному Аллаху известно, что из этого истина. Эта госпожа Хелиодора — особа высокого происхождения и принадлежит к древнему роду. Она — единственный ребенок принца Могаса, утверждавшего, что в его жилах струится кровь древних фараонов, и в течение этого года потерпевшего поражение и убитого моим предшественником на посту эмира — Мустафой. Вышеупомянутый эмир, пленивший госпожу Хелиодору, собирался взять ее в свой гарем, на что он имел право, учитывая ее отказ принять истинную веру. Но так случилось, что она убежала от него, заколов кинжалом евнуха, приставленного ее охранять. По крайней мере, достоверно известно, что этот евнух был найден мертвым, хотя кто именно убил его — не известно и не доказано. Теперь, когда ее задержали снова, Мустафа требует эту женщину как свою добычу и настаивает на том, чтобы я отдал ее ему в руки. И все же мне кажется, что если она и является чьей-то добычей, то это — трофей эмира, правящего Египтом во время ее нового пленения. И только в силу своего официального положения как эмира, а не благодаря его способностям, покупке или брачному договору Мустафа получил ее в свои руки, но его право было аннулировано бегством ее еще тогда, когда она не была причислена к его домашним людям. Поэтому он и не приобрел на нее прав в соответствии с нашими законами. Что же касается меня как эмира, то я не требую себе эту женщину, так как подобный поступок был бы неугоден Аллаху — ввести ее силой в мой дом в то время, когда она не желает в нем жить, особенно потому, что, как мне известно, она замужем или обручена с другим живым мужчиной. Все же, поскольку и в этом случае дело идет о высоких вопросах, касающихся закона, я приказываю, чтобы госпожу Хелиодору тоже со всей учтивостью доставили под конвоем халифу Харуну аль-Рашиду в Багдад, где она также будет ожидать решения своего дела. Дело закончено! Пусть офицеры, кого это касается, проследят за точным выполнением моего приказа, помня, что они отвечают за безопасность пленников и их жизни.
— Дело не закончено! — закричал бывший эмир Мустафа. — Вы, Абдаллах, вынесли это неправильное решение потому, что ваше сердце настроено против меня, место которого вы заняли!
— Вы можете взывать к мудрости халифа, — сказал Абдаллах. — Но помните, что если вы попытаетесь хоть пальцем тронуть эту госпожу, я прикажу, чтобы вас уничтожили, как врага закона. Патриарх христиан, вы тоже отправитесь в Багдад, чтобы посетить халифа по его приглашению, на судне, присланном за вами. В ваши руки я передаю этих пленников под охрану, зная, что вы станете хорошо относиться к ним, так как они одной с вами ложной веры. С вами, к которому халиф питает благосклонное внимание, не знаю, почему, я также передам письма, в которых будет содержаться правдивый отчет обо всем этом деле. Побеспокойтесь, чтобы была подготовлена вся необходимая провизия и чтобы генерал Олаф и те, кто будет отправлен с ним, ни в чем не нуждались и не испытывали недостатка. Мустафа, вы можете надеяться, что решение высокого суда в Багдаде будет таким, какого вы заслуживаете. А пока перестаньте меня беспокоить.
У самой двери в коридор я был разлучен с Хелиодорой и Мартиной и отведен в какой-то дом или тюрьму, где мне выделили большую комнату со слугами, уже поджидавшими меня. В ней я провел ночь, а утром спросил, когда же мы отплываем в Багдад. Старший из слуг ответил, что ему об этом ничего не известно. Днем меня посетил Юсуф, офицер, задержавший нас на борту «Дианы». Он также ответил мне, что не ведает этого, но наверняка это случится в один из ближайших дней. Кроме того, он сообщил, что мне не следует беспокоиться о госпоже Хелиодоре и Мартине, так как они хорошо устроены в некоем месте. Затем он вывел меня в большой сад, в котором, как он сказал, я могу ходить, куда мне захочется.
Так началось, наверное, самое страшное время моей жизни, время ожиданий и сомнений, тянувшееся бесконечно долго. Каждые два-три дня Юсуф приходил ко мне с визитом, и мы с ним беседовали на различные темы. В конце концов мы с ним подружились. Только о Хелиодоре и Мартине он ничего не мог или не хотел мне говорить, равно как и о том, когда же мы отправимся в Багдад. Я просил, чтобы мне разрешили переговорить с патриархом Политеном, но он ответил, что это невозможно, так как его на некоторое время вызвали из Александрии. Не смог я получить аудиенцию и у эмира Абдаллаха, потому что он тоже был куда-то вызван.
Теперь мое сердце переполнилось страхом, я боялся, как бы тем или иным образом Хелиодора не попала в руки Мустафы, ненавистного нам. Я умолял Юсуфа сказать мне правду обо всем, но он каждый раз клялся Пророком, что она в безопасности, но больше не говорил ничего. И эти его слова не успокаивали меня, поскольку мне было известно, что в безопасности она может быть в данной ситуации только мертвой. Я был осведомлен о том, что мусульмане не считают преступлением обман неверных. Неделя тянулась за неделей, а я все еще томился в этой богатой тюрьме. Мне предоставили лучшую одежду и пищу, давали даже вино. Заботливые и любезные руки переводили меня с одного места на другое. Я ни в чем не нуждался, кроме свободы и правды. Сомнения и страх мучили меня настолько, что в конце концов я заболел и потерял интерес даже к прогулкам по саду. Однажды, когда Юсуф посетил меня, я сказал, что скоро ему уже не придется приходить ко мне, ибо я предчувствую свою скорую смерть.
— Не надо умирать, — сказал он. — Может случиться так, что это будет напрасная смерть. — И с этими словами он оставил меня одного.
На следующий день он, вернувшись ко мне, сообщил, что привел врача, который меня осмотрит. Им оказался некий Мухаммед, стоявший рядом с Юсуфом. Хотя я и не надеялся на помощь врача, но попросил того присесть, после чего Юсуф оставил нас.
— Будьте любезны, расскажите мне о своем состоянии, генерал Олаф, — произнес Мухаммед тихим и серьезным голосом. — Вам надлежит знать, что я послан самим халифом, чтобы помочь вам.
— Возможно ли это? Ведь он же в Багдаде? — спросил я, но, не дождавшись от него ответа, рассказал о своем нездоровье.
Когда я закончил, он заключил:
— Я чувствую, что вы больше страдаете от своего рассудка, чем тела. Будьте так добры и повторите мне историю вашей жизни, о которой я кое-что слышал. И особенно подробно расскажите о той ее части, которая касается госпожи Хелиодоры, дочери Могаса, об обстоятельствах, из-за которых вы были ослеплены Ириной, и о том, как вы путешествовали по Египту, куда прибыли переодетым в одежду нищего, и разыскали ее.
— Но почему я должен вам это рассказывать, господин?