Читать интересную книгу Антон Райзер - Карл Мориц

Меж тем, поскольку довольно надолго задержался в Вартенбурге, он теперь удалился от Айзенаха не более чем на милю и, насытясь корешками, почувствовал необоримую усталость и заснул прямо посреди поля. Проснулся он лишь на закате.

Решив отыскать ближайшую деревню, он сошел с прямой дороги и, добравшись до гостиницы только поздно вечером, отказался от еды и заплатил лишь за соломенную подстилку.

Выйдя на другой день из деревни, он заблудился среди полей, где вчера искал корешки, в полдневный зной его снова охватила истома, и он опять забылся сном в тени какого-то дерева. Так и получилось, что на путь от Айзенаха до Готы, недавно пройденный во встречном направлении за несколько часов, он затратил теперь неполных четыре дня.

Пути его странствий сложились в такой же лабиринт, как его судьба, и он не знал, как выбраться из обоих. Перед Готой дорога как будто поворачивала назад, ему же, чтобы попасть в Мюльхаузен, следовало двигаться дальше, а поскольку он старался избежать прямой дороги, то отчасти даже обрадовался этим своим блужданиям.

Латинская афиша, лежавшая у него в кармане, дважды выручила его в этом путешествии. Однажды он вызвал подозрения, так как не мог предъявить паспорта, в другой раз, когда у него потребовали паспорт в доказательство, что он пришел не из той местности, где свирепствовал скотский мор, он показал эту латинскую афишу, назвавшись студентом, потому-то, мол, и паспорт у него латинский. Деревенский судья или староста, желая убедить жену и присутствующих крестьян, что понимает по-латыни, с важной миной пробежал глазами листок и объявил, что паспорт исправен.

Пока Райзер словно в забытьи блуждал по местности, воображение взяло над ним полную власть: скитаясь среди полей, он чувствовал себя свободным от всяческих уз и отпустил свою фантазию на полную волю.

Но теперь ему стало недоставать романичности в своей судьбе. Мечтать сделаться актером и все время терпеть неудачу – эта роль в конце концов могла и надоесть. Нет, лучше было совершить какое-нибудь преступление, которое заставило бы его скитаться по свету. И он придумал такое преступление, подходящее к случаю: представил себе, что поступил в университет вместе с неким молодым дворянином, бравшим у него уроки еще в Ганновере, и однажды тот, будучи пьян, затеял с ним ссору, в которой сам Райзер лишь оборонялся, дворянин же, обуянный бешенством, наткнулся на его шпагу, а Райзер сбежал, так и не узнав, жив его товарищ или нет.

Вся эта им самим придуманная небылица неотступно преследовала его в скитаниях, словно была правдой, он грезил об этом во сне, видел своего недруга распростертым в луже крови, едва проснувшись, во весь голос декламировал стихи и прямо посреди какого-нибудь поля между Айзенахом и Готой разыгрывал в собственном воображении все роли, не доставшиеся ему в театре.

Только это и спасало его от отчаяния: если бы он воспринял свое состояние в истинном свете, как полное опустошение и истощение, то давно оставил бы все усилия и сгорел со стыда.

Теперь же он смог перенести горчайшие испытания. На второй день его путешествия из Айзенаха в Готу выпало воскресенье, стояла удушливая жара. Райзер проходил деревней в поисках тени и обрел ее в небольшом усаженном деревьями местечке напротив церкви. Спросив в соседнем доме стакан воды, он опустился на землю между деревьями и заснул под звуки церковных песнопений. Разбудил его сельский священник, вышедший из церкви со своим сыном, университетским выпускником. Они подошли к Райзеру и спросили, откуда он и куда идет. Райзер сначала отвечал сбивчиво, но под конец признался, что скрывается после дуэли, которую имел в Гёттингене. Ему самому признание далось с большим трудом, а мысль о том, что все это неправда, едва ли приходила ему в голову: он жил целиком в мире представлений, и потому все запечатлевшееся в его фантазии казалось ему чистой правдой. Поскольку он сам был полностью изъят из действительного мира, то и стена, отделяющая мечту от действительности, грозила рухнуть.

Священник стал всячески приглашать Райзера к себе, желая оказать ему гостеприимство. Однако Райзер, словно бы испугавшись, поспешил откланяться: в его воображаемом положении следовало избегать людского общества.

Недалеко от Готы другой священник все же завлек его в свой дом, и они полдня провели в беседе. Он рассказал Райзеру, что два или три года назад здесь проходил какой-то ученый хорошо одетый странник и тоже долго с ним разговаривал. Священник отметил тот день в календаре, будучи уверен, что это был не кто иной, как доктор Барт.

После этого священник рассказал Райзеру историю своей жизни, как он в молодости служил домашним учителем, перебираясь от одного семейства к другому, и наконец обрел покой в этом старинном приходе и теперь лишь издалека наблюдает на тем, что творится в мире.

Райзер же поведал священнику свою собственную несчастную историю, выдуманную от начала до конца, меж тем как священник угощал его фруктовым вареньем в кофейной чашке и при этом всячески подбадривал, говоря, что совершенное преступление возможно загладить. При этом он поглядывал на белые ножны Райзеровой шпаги и вдруг спросил, правда ли, что такие ножны представляют масонский знак и не принадлежит ли Райзер к этому ордену. И чем больше Райзер это отрицал, тем прочнее священник уверялся, что видит перед собой франкмасона, который просто не хочет ему открыться.

Этот священник время от времени окидывал Райзера с ног до головы испытующим взглядом, составив о нем, по-видимому, самое причудливое мнение. Он принял его за человека замкнутого и не склонного болтать лишнее, а потому его нелегко раскусить. Все же он не мог удержаться от расспросов и продолжал их, пока не стало садиться солнце и Райзер засобирался в дорогу. Прощаясь, он увещевал Райзера искупить преступление неустанным раскаянием.

Долгая беседа со священником и его увещевания еще больше разбередили воображение Райзера. Уже в сумерках он добрался до Готы и в каком-то оцепенелом бесчувствии прошел мимо гостиницы «У золотого креста», где в прошлый раз остановился, потом вышел из ворот, коими прежде попал в Готу; теперь он тою же дорогой отправился в Эрфурт, чтобы оттуда идти в Мюльхаузен и наконец догнать труппу Барцанти.

Едва он оказался в Готе, как выдуманная история, подвигнувшая его на трехдневные скитания по полям, стала понемногу забываться, взгляду открылся прежний вид, Гота снова лежала позади, оставаясь средоточием всех его путей, и если раньше он возлагал надежды на Айзенах, то теперь надеялся, что ему больше повезет в Мюльхаузене.

Однако не успел Райзер добраться до деревни, как совсем стемнело, он снова сбился с пути и проблуждал лишнюю милю, но в конце концов вышел на верную дорогу и очутился рядом с гостиницей, где недавно на пути из Эрфурта в Готу провел сквернейшую ночь в обществе мужланов-возчиков, чье словцо «прихаживает» так и засело в его памяти.

Постояльцы еще не улеглись, и какой-то подмастерье в общей комнате рассказывал кучке крестьян о своих странствиях по Саксонии. Едва Райзер вошел, как явился хозяин и велел рассказчику замолчать: мол, время позднее и всем пора на боковую.

Подмастерье и крестьяне улеглись на расстеленной соломе, где нашлось местечко и для Райзера. Подмастерье, однако, все возмущался грубостью хозяина и ворочался с боку на бок, приговаривая, что во всей Саксонии ему не доводилось слышать от гостиничных хозяев подобных грубостей.

Когда на следующее утро Райзер отсчитал положенную плату за ночлег, у него осталось всего-навсего девять пфеннигов. Он вдруг почувствовал ужасную усталость: уже много дней единственной его пищей были сырые корни, и сама мысль об оставшейся миле, которую надо пройти, наполняла его ужасом; еще с утра он был совсем разбитым, пространство между гостиницей и Мюльхаузеном представилось ему бесплодной пустыней, не сулившей в пути никакого подкрепления.

Вчерашний подмастерье, накануне допоздна рассказывавший о своих странствиях по Саксонии, направлялся в Эрфурт и предложил Райзеру пойти вместе. Райзер согласился, и они неспешным шагом отправились в путь вдвоем.

Попутчик Райзера, книжный переплетчик, человек уже немолодой, спросил у Райзера о его ремесле, в ответ Райзер назвался учеником сапожника, находя в этом известное достоинство: как ученик сапожника он хоть что-то собою представлял, а как творец беспочвенных фантазий был бы сущим нулем.

Судя по рассказам, переплетчик провел в странствиях уже много лет и превратил их в своего рода ремесло. Он, не таясь, делился с Райзером своим опытом, поучая его, как, ни в чем не нуждаясь, совершать далекие переходы, имея в кармане всего полгульдена, особенно же летом и осенью, в пору созревания плодов.

Люди охотно подают путникам фрукты, а нередко и хлеб, в остальном можно обойтись одним-двумя пфеннигами за день. Сам он таким образом исходил Саксонию вдоль и поперек и прекрасно себе чувствует. Словом, он счел Райзера достойным посвящения в свой орден, коего удобства и приятность, как он заманчиво описал Райзеру, заключены в полной независимости и постоянной смене впечатлений.