а не лекарские трубки.
– Но я хочу шестир-р-рогого быка, – скуксился Дункан. – У него рога большие!
– Милый, ты же знаешь, папа запретил любое изображение герба предыдущего короля. А герб дома Блэйков – две горнизы. Ты – Блэйк, как и Ройс, и я.
– Тогда почему Ройс не носит эти дур-р-рацкие горнизы?
– Потому что Ройс делает что хочет, – Иммеле застегнула последнюю пуговку под подбородком сына. – Но ты же хороший мальчик? Сделаешь маме приятное?
Дункан расстроился из-за невозможности носить лик страшного монстра, но приятное маме сделать хотел.
– А потом? – тихо спросил поникший ребёнок. – Когда я выр-расту, мне подарят доспехи со стр-р-рашной птицей, как эта?
– Нет, Дункан, тебе подарят корону.
Мать неодобрительно покосилась на доспехи, с которыми Ночная Гарпия не расставалась вообще никогда с тех пор, как они были ей подарены Тонгейром, лишь иногда удосуживаясь отряхнуть их от грязи, чтобы снова напялить обратно.
Дитя наклонило голову и почесало ноготком нос чеканной пучеглазой головы то ли птицы, то ли демона с языком наружу, которая украшала, если это слово было уместным, чёрный колчеданный нагрудник.
– Разве она страшная? По-моему, вполне себе милая гарпийка. Данка, а тебе нравится?
Данка не нашлась, что ответить, и пожала плечами, продолжая латать дырку на носке Дункана. Королева вздохнула.
– Милый, а хочешь, расскажу, почему на гербе Блэйков именно горнизы? – королева ущипнула раздосадованного сына за носик.
Мальчик кивнул.
– Хочу.
Королева подвела сынишку к зеркалу, чтобы одёрнуть последние складочки и поправить оборки.
– Твой прапрапрапрадед Киван, первый из рода Блэйков, был музыкантом и делал самые лучшие дудки на островах. Были они так хороши, что ему заказывали их не только менестрели и поэты Валевора, но и все графы Ангенора для своих придворных музыкантов, потому что звук от них был такой дивный, что слушали люди музыку, издаваемую ими, как заворожённые самой настоящей магией. Говорили даже, что Киван был сыном бога музыки Сумариди и смертной женщины, оттого и умение его делать хорошие инструменты было таким, что не могли с ним потягаться никакие мастера тех времён.
Однажды завелась в валеворских скалах страшная тварь, которая начала нападать на охотников и пожирать скот в деревнях у Голой башни, и никак её изгнать не могли. Даже громких горниз она не пугалась. Уже и вилами, и огнём её истребить пытались, но она убегала в тайные пещеры, а потом возвращалась и снова пожирала зазевавшихся пастухов и овец.
Однажды гуляла младшая дочка нашего валеворского графа, тогда ещё его прапрапрапрадеда, с фрейлинами по холмам, собирала первоцветы, как вдруг выпрыгнуло из-за деревьев чудище и утащило девочку за холм. Фрейлины в крик, в слёзы и побежали к башне. Граф в отчаянии собрал войско и пустился вслед за чудищем, уже не ожидая увидеть дочку живой, да только до пещеры они дошли, откуда голос девочки был слышен, а войти не могут – стоит чудище на пороге: когти огромные, глаза синим огнём горят, ростом до неба.
Дитя пульнуло дохлой мухой в чашку на прикроватном столике.
– Ройс, – королева не оценила демонстрацию меткости.
– Мамуля? – Дитя очень женственно заправило за ухо золотой локон и сосредоточило внимание на своём отражении в остатках вина в наполовину опустошённом кубке. – Внимательно слушаю.
Королева покачала головой.
– Воины тогда все полегли, один только граф уцелел. Уцелел, да и вернулся ни с чем. Увидел это Киван и пошёл к местной эллари: так и так, что делать? А та ему и говорит: «Вы оружием эту тварь не возьмёте. Ты, говорит, сделай две серебряные горнизы из монет, которые омоют слезами три девы невинные, ко мне их принеси для заклинания и потом пойди к той пещере и играй».
– И где же, и где же, маменька, дедуле удалось сыскать на островах столько невинных девиц? – сладким голосом проворковало Дитя, заинтересованно подперев рукой подбородок, после чего брызнуло смехом, получив вожделенный взгляд, полный осуждения.
– Понадеялся на совет белоглазой ведьмы граф и обещал Кивану, что если он спасёт его дочку, даст ему в жены старшую свою наследницу и земель в придачу – не обидит. Так вот, собрал он монеты, – продолжила королева, поправляя непослушные кудряшки на темечке Дункана, – омыл слезами трёх нетронутых девушек и отлил из них две большие горнизы, которые были в два раза больше обычных, и звучали они так, что даже граф, услышав их звук, забыл про свои слёзы. Отнёс Киван плоды своих трудов эллари, и начала она читать над горнизами причудливые заклинания три дня и три ночи, а когда закончила и говорит: «Перед тем как придёшь к пещере, перед тем как гудеть в них начнёшь, обязательно уши воском залей, потому что в горнизы эти я заключила крик воинов эллари, который убивает всё живое, что его слышит». Послушался Киван, залил себе и людям своим уши воском, и пошли они к пещере с чудовищем, где в глубине всё ещё плакала похищенная девочка. А чудовище, будто почуяв опасность, уже ждало на входе, скреблось когтями о стены пещеры. Напряглось, сжалось, готовое к прыжку, как вдруг дед твой как загудит в обе горнизы! Гул был такой силы, страшный, громкий, что с деревьев попадали замертво все птицы. Затряслись стены пещеры, заходила ходуном земля. Застонало, завыло чудовище, затрясло головой и вдруг как ударится о землю! Подбежали к нему воины, а оно мёртвое. Совсем мёртвое, и глаза не моргают. Побежали в пещеру, а там дочка графа сидит одна-одинёшенька среди костей и камней. Граф был так рад возвращению своей дочери, что подарил Кивану титул барона и выдал за него свою старшую дочку, как и обещал. С тех пор две скрещённые горнизы – символ нашего дома.
– А о том, как потом оказалось, что похищенная девочка от чудища того понесла, ты брату тоже порасскажешь, м-м?
– Рене! – начала терять терпение королева и грозно посмотрела на Дитя. – Лучше жуй свои яблоки.
– О, уже Рене. Мне стоит быть осторожнее, – Дитя с изяществом придворной кокетки взяло из фруктовой вазы яблоко и отрезало ломтик новым ножом, подаренным постулианой.
– А что такое «понесла»? – не понял Дункан.
– И откуда взялось это слово «порасскажешь»? – возмутилась вопиющим случаем безграмотности Иммеле. – Кто тебя ему вообще научил?
– Так говорит Нелле, – развело руками их высочество. – Ей-богу, мам, а можно мне служанку не дуру? Если она ещё хотя бы раз скажет «евоный» или «разбуваться», у меня голова заболит. А ты знаешь, что я творю, когда у меня болит голова. Ещё покалечу кого-нибудь. Тебе это надо?
– Прекрати угрожать. Нелле хорошая, а ты к ней придираешься.
– Но мне совершенно не о чем с ней говорить.
– А не надо было распугивать всех нормальных камеристок своим поведением. Вот и получай.
– Лучше бы моим слугой сделали Фина. Он по крайней мере симпатичный.
– Вот поэтому его твоим слугой и не сделали. Будь, пожалуйста, аккуратнее, отец очень злится, когда видит вас вдвоём.
– А может быть, мне нравится его злить? Кровь Блэйков, – прошипело Дитя, изображая неприятный голос Улиссы. – В пекло их всех! Всех на костёр!
– А почему бабушка всё время ругается «кр-р-ровь Блэйков»? – поднял голову заинтересованный Дункан. – Разве у нас какая-то особенная кр-р-ровь?
– А я расскажу, – кашлянув, прервало Дитя попытку королевы вставить слово. – Потому что, милый братик, как только Киван пронюхал, что ему после плясок с мифическим чудищем с неба упал титул и замок с графской доченькой в придачу, он собрал войско и истребил весь род того графа к такой-то матери, чтобы стать единоличным владельцем всех их земель, а не половины, которая ему досталась в качестве приданого. А младшую дочку, ту самую спасённую, как она разрешилась от бремени горбатым уродом, на лодку с её ублюдком определил и отправил в Пустодол, где та и пропала. А уж когда править начал, так часа не хватит сосчитать, сколько