Читать интересную книгу Полная гибель всерьез - Юрий Пивоваров

К. Шмитт различает два типа тотальных государств — «в количественном смысле» и «в качественном смысле». Тотальное государство первого типа осуществляет экспансию во все области жизнедеятельности общества без исключения (пример подобного государства — Веймарская республика). Но эта экспансия есть результат слабости государства, результат его неумения дирижировать организованными интересами и группами. В конечном счете тотальное государство «в количественном смысле» попадает в ситуацию дезинтеграции государственной власти. Эта ситуация характеризуется возрастающей плюральностью моральных стандартов общества и одновременно децентрализацией власти государства. Происходит следующее: государство становится некоей совокупностью организованных социальных групп; эти группы делят между собой ранее единую государственную власть. Но дело здесь не только в самом факте децентрализации, плюрализации власти. Во-первых, единая и неделимая государственная власть со всех точек зрения (этической, политической, организационной) есть высший тип власти. И переход к любому другому типу власти — это сдача позиций, регресс, вырождение. Во-вторых, плюральный тип власти предполагает плюральностью моральных стандартов в обществе. Отныне в политической сфере нет примата морального долга индивида по отношению к государственной власти; отныне в моральном плане индивид ориентируется на те социальные группы, в которые он входит. А поскольку любой индивид может быть одновременно членом различных социальных групп, то он попадает в моральную зависимость сразу от нескольких центров политической власти. Но природа этих моральных связей релятивна, так как утрачен принцип иерархии. Ведь отказ от высшего типа власти — это и отказ от морального долга по отношению к ней, и отказ от идеи иерархии моральных обязанностей человека по отношению к социально-политическим институтам.

Тотальное государство «в качественном смысле» — ему отданы все симпатии К. Шмитта — использует возможности современной технологии для усиления собственной власти. Фашизм и коммунизм различными путями идут к одной цели — всевластию государства. В отличие от либерализма обе эти идеологии не только не отрицают «политическое», но ставят его во главу угла. Специфика «политического» выявляется прежде всего в дихотомии «друг — враг». Это, по К. Шмитту, политический эквивалент дихотомий «добро — зло» в морали, «прекрасное — безобразное» в эстетике, «выгодное — невыгодное» в экономике. Политику же он готов признать автономной сферой лишь в том смысле, что политические категории абсолютно самодостаточны и независимы от моральных, экономических и других категорий. К. Шмитт подчеркивает, что политический враг совсем не обязательно плох с моральной точки зрения или безобразен с эстетической, совсем не обязательно он соперник в хозяйственной сфере. Все дело в том, что он — «другой», «чужой» (мы уже касались этого).

Политические термины и категории, используемые и вводимые в научный оборот К. Шмиттом, имеют экзистенциальный, а не субстанциальный характер. Такова, разумеется, и дихотомия «друг — враг». Экзистенциальность этой дихотомии придает то, что политическая концепция, построенная на ней, открывает возможность убийства по политическим соображениям. В целом политическая мысль К. Шмитта представляет собой комбинацию экзистенциалистской «интенсивности» и милитаристской «борьбы». Все его теоретические построения — как ни у кого другого в XX столетии — пронизаны макиавеллистским духом. Политика — это поле битвы, на котором завоевывается власть, а затем используется без всяких оглядок на нормативные ограничения. Политика «очищается» от них, как от шелухи.

Однако, отбросив «покрывало нормативизма», К. Шмитт тем не менее не перестал быть нормативистом. Но это уже нормативизм особого рода: политический реализм в смысле Макиавелли, главенство реальной ситуации над нормой, «нормативизм фактического». В политической сфере К. Шмитт признает лишь два императива: войну (как между государством, так и внутри общества) и физическое убийство другого живого существа. Будучи же политическим экзистенциалистом, он постоянно продумывает экстремальные, «пограничные» политические ситуации. Более того, всякую политическую ситуацию К. Шмитт готов трактовать как «пограничную» или «ситуацию опасности». И в такой ситуации властное государство всегда превосходит правовое, которое по определению не может действовать вне правовых норм. Но в ситуации опасности это, по К. Шмитту, гибельно, поскольку единственное, что остается, — принять правильное решение и быстро выполнять его, не считаясь ни с чем (т. е. с нормами права). Именно здесь, полагает немецкий правовед, проявляется истинная природа государственной власти. Она — вне правовых норм, легальности, законности: вся она — в принятии решений. Этими решениями власть создает право, но, подчеркивает К. Шмитт, в самой ее природе правового начала нет.

После 1932 г. политико-правовая концепция К. Шмитта претерпевает серьезные изменения. И направление этой интеллектуальной эволюции далеко не случайно. В современную эпоху всякий последовательный мыслитель (а К. Шмитт был таковым), полностью отказывающийся от идеалов и ценностей либерализма (в той или иной его версии), правового государства, конституционной демократии и т. п., неизбежно должен прийти к тоталитаризму (в той или иной форме). Что касается К. Шмитта, то он, как известно, в 1933–1935 гг. был правовым идеологом гитлеровского режима. Именно в эти годы им формулируется новая теория: «Konkretes Ordnungsdenken». Понятие «Ordnung» становится центральной категорией этой теории. Она является альтернативной не только по отношению к либеральной доктрине, но и к его старой концепции децизионизма. На смену «отжившей» либеральной комбинации правового и властного государства, опиравшейся на дуализм государства и общества, пришло вождистское государство (Fiihrerstaat), основные принципы которого укладывались в две формулы, — «государство, движение, нация», и «фюрер защищает право». Разумеется, эта новая теория полностью порывает с традициями либерального конституционализма.

IV

В заключительной части этого политико-антропологического очерка представим слово его герою. Пусть говорит сам Карл Шмитт. Это выдержки из шмиттовского дневника послевоенного периода. Тяжелейших для всех немцев лет. А уж для бывшего «коронного юриста» тем более.

Все это писалось в глубоком одиночестве и изоляции. Писалось вроде бы в момент абсолютного поражения идей, им сформулированных, и дела, которому он служил не за страх, а за совесть. Но гений Карла Шмитта не только не потускнел и не притупился, напротив, именно тогда он окончательно оформился. И именно тогда им были заложены основы нового социального, политического, правового знания. Знания крайне необходимого нам сегодня, на стыке веков и эпох. В нем: размышления о вере и безверии, пространстве и времени, власти и государстве, легитимности и легальности, истории и утопии и т. д.

К. Шмитт. Глоссарий: заметки 1947–1951 годов

C. SCHMITT

Clossarium: Aufzeichnungen

der Jahre 1947–1951. В.: Dunckera. Humbolt, 1991. 364 S. 28.08.47. Государство=Суверенитет= Властное волеизъявление (Dezision)=Окончание гражданской войны внутри (через это возникающего) государства (с. 3).

Отто Бруннер (Land und Herrschaft, 1939, S. 170): В средневековой Европе суверенных властей не было, и они были невозможны. В ходе острейшей борьбы вокруг инвеституры церковь и местные власти объединились и возникла «ситуация, при которой короли и князья, оказавшись между церковью и местными властями, не смогли обеспечить себе суверенные позиции». Между духом и почвой нет места для суверенитета. Безнадежное единство, единство безнадежности, — это чисто децизионистский суверенитет. Единство только в крайнем случае и только в исключительном случае.

…Ни кайзер, ни князь, ни папа не были действительно суверенными (с. 4).

29.08.47. …Право на религиозную ошибку (заблуждение) стало основой современного конституционного права (с. 6).

02.09.47. Русские пространства широки и велики, но духовные пространства страны, лежащей между Мозелем и Заале, между Фризландом и Брейсгау, намного глубже и больше (с. 8).