У обычного человека, не занимающегося научным анализом, объяснение повседневных интуитивных догадок зачастую опирается на непостижимые причинно-следственные связи. В этом смысле в нашем представлении о баклажане немало трансцендентного. То же ощущение «чего-то ненаблюдаемого, но производящего наблюдаемое воздействие» мы обнаруживаем и в представлениях о результатах обрядов. Люди думают, что обряд производит некое социальное воздействие и интуитивно догадываются, что видимые его элементы – это еще не все объяснение, а значит, там есть что-то еще.
Этот пробел в представлении обрядов в нашем сознании во многих случаях остается незаполненным. Именно так происходит, например, с инициациями. Люди говорят, что она превращает мальчиков в мужчин, но на вопрос, как именно, отвечают, что так происходит – и все тут. Супружеская пара – это уже нечто иное, чем жених и невеста, но почему, мы не знаем. Так происходит.
Подобный пробел можно заполнить любыми представлениями, имеющими ту или иную релевантную связь с необъяснимым результатом. Именно поэтому для таких целей часто привлекаются представления о богах, духах и предках. Складывается убеждение, что свадьба преображает жениха с невестой, поскольку в свидетели обета привлекаются боги, а ученик превращается в полноценного шамана благодаря предкам, которые вызывают в нем некие загадочные перемены.
Конечно, в буквальном смысле подобные объяснения ничего толком не объясняют, они лишь дают релевантный комментарий к ситуации. Поскольку обряды – это следствие без видимых причин, а сверхъестественные силы тоже неуловимы, объединить два неуловимых фактора не составляет труда. Кроме того, в этом случае появляется почва для умозаключений о результатах обряда. Например, интуитивное ощущение социальной опасности, которая таится во внебрачных связях, предстает в новом свете, если объяснять его тем, что за каждым из нас неустанно наблюдают духи. Присутствие богов и духов в обрядах становится яснее, если осознать, что мы добавляем их к своим представлениям о церемониях. Эта точка зрения, конечно, не так вдохновляет, как гипотеза о потребности человека преклоняться перед божественным, однако она ближе к тому, что на самом деле происходит в сознании, усваивающем культурный материал.
Что делают боги (и что делают с ними)
Такой взгляд на религиозные обряды помогает понять не только почему божества связаны с ними в принципе, но и какие именно роли им предлагается играть в этих церемониях. Как отмечают Томас Лоусон и Роберт Макколи, совершить обряд подразумевает не просто обозначить некие туманные отношения с богами и духами, но сделать что-то для них (преподнести что-то, обратиться к ним) или склонить их к каким-то действиям (вселиться в человека, послать дождь, излечить больного). Конкретная роль сверхъестественных сил очень точно отражена в мысленных представлениях об обрядовых сценариях. Если у нас имеется церемония, в которой мы просим у богов хороший урожай, мы знаем, что будем к ним обращаться, принесем в жертву свинью, они будут слушать и, надо надеяться, решат защитить наши посевы. Если мы попросим предков сделать из этого юноши шамана, они снизойдут к нему и изменят навсегда. Люди знают (или имеют некое представление), что делают предки и боги.
Лоусон и Макколи дали очень точную формулировку возможных ролей сверхъестественных сил. В мысленном представлении о религиозных обрядах присутствует и набор предписанных действий (так называемое описание действий), и определенный момент, когда туда добавляются боги и духи. Совершение обряда напоминает приготовление рагу. Рецепт – это «описание действия» (обжарить мясо, снять с огня, потушить лук, добавить овощи, обжаренное мясо, убавить огонь и т. д), которое конкретизирует признаки составляющих процесса (повар – это человек, мясо – убитое животное) и порядок действий: одни нужно совершать раньше других, одни невозможны без других. В религиозных обрядах такие «рецепты» тоже имеются: священник облачается в специальное одеяние, берет в руку распятие, благословляет собравшихся. Здесь тоже есть специфические признаки составляющих (священник должен быть человеком) и порядок действий (прежде чем благословлять людей или предметы, священник должен быть рукоположен). Религиозные обряды отличаются только тем, что некоторые элементы описания действий считаются «особыми», как называют их Лоусон и Макколи, то есть связанными со сверхъестественными силами. В этом случае «священник» означает «особый человек, посвященный в сан», а распятие – «особый предмет, символизирующий смерть на кресте» и т. д.[129]
Отличие обрядов в том, что именно считается «особым». Когда священник благословляет собравшихся, связь с божественным приписывается главному действующему лицу, то есть самому священнику, а в собравшихся ничего «особого» нет; благословение может получить любой (по сути, что угодно). С другой стороны, если вы преподносите богам жертвенную свинью, особыми становятся уже не действующие лица, а объекты (те, кому посвящен обряд) в силу своей сверхъестественности. Есть обряды, в которых действие совершает бог, его представитель или кто-то находящийся под их особым воздействием, и есть те, где ритуал призван воздействовать на богов или их представителей.
Эта разница, утверждают Лоусон и Макколи, оказывает важное влияние на интуитивные установки и на общую манеру совершения обряда. Обряды, в которых, как считается, действия производят сами боги и духи, исполняются довольно редко, как правило, лишь единожды для каждого отдельного человека. В эту категорию входят венчания, инициации, ритуалы, сопровождающие рождение, и т. п. А обряды, воздействующие на богов или их представителей, наоборот, повторяются часто. Приносить жертвы предкам нужно снова и снова, чтобы гарантировать удовлетворение просьбы (в виде урожая или защиты).
Есть и еще различие. Согласно Лоусону и Макколи, обряды со сверхъестественными действующими лицами обычно вызывают сильное эмоциональное возбуждение – часто с помощью таких испытанных средств, как громкая музыка, изменяющие сознание вещества, обильная еда или, наоборот, пост. А обряды, в ходе которых мы воздействуем на богов, обычно гораздо более спокойны. Разница, конечно, относительная, поскольку у каждой религиозной традиции свои культурные особенности. В практике вуду ритуалы будут более красочными, чем в методистской церкви, а в Бразилии – более зрелищными, чем в Финляндии. Но если проводить сравнение в рамках одной культурной традиции, в церемониях со сверхъестественными действующими лицами эмоциональный градус, как правило, выше. Почему? Чем обусловлено варьирование сенсорной стимуляции в обрядах в зависимости от того, какую роль в сценарии играет представитель потусторонних сил?
Заманчиво было бы ответить, что некоторые обряды «ярче», поскольку это придает им убедительности. В конце концов, боги и духи обычно незримы. Утверждение, что они действительно участвовали в превращении мальчиков в мужчин или пары в семью, на первый взгляд не особенно убедительно. Так что, возможно, активная сенсорная стимуляция должна обеспечить им достоверность. Относительно обрядов, где человек воздействует на богов и духов, такой сложности не возникает. Поверить, что наши действия влияют на далекие и обычно незримые сущности, не так уж трудно, ведь человеческие поступки нередко затрагивают тех, кого нет рядом.
Однако версия эта не особенно состоятельна, поскольку опять выводит нас на замкнутый причинно-следственный круг. Да, во многих местах люди и вправду обставляют предполагаемое присутствие предков и других подобных сущностей с помощью «дешевых приемов» (громкой музыки, наркотических веществ, масок и т. п.). Даже если подобные эффекты могут усилить впечатление пребывания богов рядом (сомневаюсь, но допустим), это сработает, только если вы и без того предполагаете, что они существуют. Иначе мишура останется просто мишурой.
Гораздо лучшее объяснение – связь между обрядами и социальным воздействием. Однократные обряды, которые в принципе совершаются для каждого человека только единожды, связаны с социальными изменениями, проистекающими из образования семьи, рождения детей, взросления, смерти. Эти перемены по самой природе своей однократны. Из-за несовершенства нашей наивной социологии они трудно осознаваемы, но требуют, как уже говорилось, координации действий окружающих, чтобы те приняли перемену одновременно и одинаково. Одной этой причины достаточно, чтобы громкие и привлекающие внимание обряды казались интуитивно более уместными, чем тихие и спокойные. Смысл свадьбы не только в том, чтобы окружающие начали считаться с новым союзом, но и в том, чтобы это сделали все, и желательно разом. Другие обряды, наоборот, производят социальное воздействие, которое требует повторения. Жертвоприношение запускает взаимообмен между богами и человеком, но человек интуитивно воспринимает его как повторяющийся процесс – игру, в которую играют с одними и теми же партнерами снова и снова. Кроме того, у человека имеется интуитивное представление, что условия обмена с одним партнером не зависят от условий обмена с другим. То есть, если до сих пор мой обмен с богами складывался с пользой для меня, на него никак не повлияет, что кого-то другого боги надули. В этих обстоятельствах шум, гам и зрелищность, которые координируют восприятие окружающих и обеспечивают единство воздействия, будут излишними. А значит, подмеченное Лоусоном и Макколи соответствие (в однократных зрелищных обрядах боги выступают субъектами, а в повторяющихся, более спокойных обрядах – объектами) может корениться в разнице между социальным воздействием церемоний. (Запоздало уточню, что это лишь предположение. К сожалению, у нас пока не хватает экспериментальных данных, освещающих представления человека о роли богов и духов в обрядах.)