Думаю, вопрос немного прояснится, если вспомнить о слабости нашей интуитивной социологии. Человек вступает в устойчивые взаимоотношения, где сексуальная жизнь, продолжение рода и экономическое сотрудничество увязаны воедино; когда рождаются дети, ресурсы перенаправляются в другое русло; когда дети вырастают, их вклад в социальное взаимодействие меняется. Все эти процессы издавна составляют нашу социальную жизнь. Это непременное условие существования в группах, в которые объединяются люди. Однако человек смотрит на них через призму наивной социологии, которая просто не может объяснить ни происходящее, ни связи между разными социальными процессами. У людей имеется интуитивное представление о том, что устойчивый экономико-сексуальный союз между двумя членами группы отразится и на существовании остальных, но у них нет понятий, позволяющих сформулировать, почему так происходит.
Теперь посмотрим, что будет, если то же взаимодействие – столкновение с социальным явлением, не имеющим концептуального объяснения, – обставить неким обрядом. Теперь, когда двое образуют устойчивую пару, у окружающих имеется особый сценарий действий с расписанным текстом и набором ролей. Исполнять его надлежит прилюдно. Постепенное превращение мальчиков из балуемых родителями недорослей в потенциальных союзников по коалиции отмечается испытаниями, цель которых – обозначить цену дезертирства. Требуемые сценарием действия представлены так, чтобы включить определенную интуитивную установку, подразумевающую, что невыполнение или неправильное выполнение может иметь негативные последствия.
Социальные процессы в обрядах не нуждаются, но обряды релевантны тому, как люди эти процессы воспринимают. Когда мы видим, как те, чье мнение для нас значимо, связывают набор определенных действий с социальными последствиями, которые кажутся магическими, эта связь оказывается устойчивой, поскольку легко усваивается и дает обильный урожай умозаключений. Легкость усвоения объясняется тем, что интуитивные установки у нас уже заложены: система защиты от заражения приучила нас к дотошному выполнению немотивированного внешне набора предписанных действий с целью избежать невидимой опасности. Кроме того, обрядовые институты порождают множество умозаключений. Например, присутствие на свадьбе может породить интуитивное предположение, что теперь ваши отношения – и отношения остальных участников – с молодоженами изменятся. Однако сам обряд дает вам простое представление о том, почему эти перемены становятся ясны сразу всем участникам, ведь событие это яркое и служит отправной точкой для обеих вовлеченных сторон.
Обряды не вызывают социальные последствия, но создают такую иллюзию. Отправляя ритуалы, люди одновременно формируют соответствующее представление (легко воспринимаемое, поскольку оно активирует систему защиты от заражения) и определенное социальное воздействие, которое они воспринимают на интуитивном уровне. Мысли о социальном воздействии накладываются на мысли о следствии обряда, поскольку касаются одного и того же события. Естественным образом возникает впечатление, что социальное воздействие было произведено обрядом.
Иллюзия подкрепляется тем, что отказ от определенной общепринятой церемонии зачастую расценивается как уклонение от социального сотрудничества. Например, если увязать определенный обряд (инициацию) с сотрудничеством между мужчинами, а другой (свадьбу) – с выбором брачного партнера, отказ от обряда будет приравнен к отказу вступать в социальное объединение с остальными. Там, где все демонстрируют свою открытость и надежность отсутствием штор на окнах, зашторивание будет недвусмысленно сигналить о нежелании сотрудничать. Иллюзия неразрывной связи обряда с его результатом, хоть и ложная с точки зрения объективных представлений о человеческом обществе, становится вполне реальной для участников, поскольку их выбор – либо совершить предписанные действия (тем самым подтверждая, что обряд неотъемлем), либо уклониться от сотрудничества с другими членами общества, о чем в большинстве человеческих объединений даже речи быть не может.
Трансцендентность на бытовом уровне: лазейка для богов и духов
Прежде религиоведы считали, что обряды в целом выражают некое эмоциональное религиозное отношение, благоговейный трепет перед богами и духами, смесь страха, уважения, покорности и доверия, порождаемую представлением о богах и духах как чрезвычайно могущественных силах. Примерно так религиозные церемонии выглядят в фильмах и комиксах – разряженный в перья жрец бормочет непонятные заклинания посреди толпы фанатиков, погруженных в транс громким барабанным боем и изменяющими сознание веществами. Такие обряды тоже встречаются, но остальные – большинство – вполне спокойное действо. Зрелище не всегда красочно, и его исход не всегда драматичен. Эмоциональная вовлеченность тоже сильно варьируется. Посвящение шамана в Непале или инсценированное убийство юношей в Центральной Африке, описанные в начале главы, без сомнения, зрелищны, в отличие от манипуляций с реликвиями в Индонезии и принесения в жертву козла.
Самое главное, что предполагаемое присутствие богов и духов – вовсе не обязательная для обряда черта. Жертвование козла воспринимается как дар богине, присутствие этого невидимого партнера по обмену – составная часть представления о данном обряде. Тогда как инициацию юношей у гбайя проводят старшие мужчины, устраивая сложную череду ритуалов и загадочных спектаклей, в которых предки не участвуют.
Кто-то возразит, что в таком случае обряды делятся на два вида – религиозные и нерелигиозные. Рукоположение священника – религиозный обряд, поскольку предполагается, что Господь рядом, тогда как регистрация брака в загсе – церемония нерелигиозная. Вооружившись этими критериями, можно попытаться нащупать разницу между соответствующими видами, однако, как антропологи успели убедиться на горьком опыте, это сопряжено с рядом сложностей. Во-первых, найдется масса пограничных случаев, где сверхъестественные силы упоминаются, но на первый план не выходят. Во-вторых, других четких принципиальных различий (кроме, собственно, присутствия сверхъестественных сил в одной разновидности) между двумя типами обрядов нет. Многие гражданские бракосочетания проводятся по тому же сценарию, что и венчание в церкви.
Поэтому давайте внесем больше конкретики. Человек воспитывается в определенном обществе, где упоминаются боги и совершаются обряды – некоторые из них с упоминанием богов. Если последнее – устойчивая тенденция, то наверняка потому, что легко усваивается в каждом поколении. Иными словами, обряды представлены так, что включать в них сверхъестественные силы пусть и не обязательно, но актуально.
Как я уже говорил в начале, воздействие обряда загадочно – не в последнюю очередь для участников. Они не представляют, почему те или иные предписанные обрядом слова и действия должны связать пару узами брака, а не излечить от болезни или воздействовать как-то еще. Прошедшие тяжелое испытание инициации вроде той, что описана у Хаусмана, чувствуют интуитивно, что изменились и что мальчики, которые не дошли до конца, действительно «не готовы» или «не созрели». Но почему это так, они не знают. Причинно-следственная связь очевидна, но механизм ее описать трудно. Кажется, что у видимого результата есть некая, без сомнения реальная, но непостижимая причина. Инициации присуще нечто, что превращает мальчиков в мужчин, хотя конкретизировать это «нечто» никто не может. Церемонии бракосочетания присуще нечто, что в самом деле превращает пару в семью, но как именно – остается загадкой.
Все это антропологам знакомо. Именно поэтому мы часто говорим, что обряды носят трансцендентный характер. Они включают некий источник причинно-следственной связи, мистические силы, которые человек чувствует, но не может описать и тем более объяснить. Обряд – это «нечто большее», чем просто последовательность действий, потому что разве могут какие-то слова и поступки давать такой важный и неопровержимый результат? Нельзя всерьез совершать обряд, не допуская, что предписанная последовательность действий приведет к определенному результату, и одновременно догадываться, что последовательность как таковая этот результат не объясняет.
Утверждая, что обряды предполагают трансцендентность, мы на первый взгляд усматриваем в них мистическую подоплеку и предпосылки для магии. Однако все гораздо проще. В том, что человеку свойственно мыслить в русле скрытых и непостижимых причин, ничего загадочного нет. Напротив, это наблюдается и в самых обычных ситуациях. Как я неоднократно упоминал в предыдущих главах, большинство интуитивных заключений, которые предлагают нам системы логического вывода, именно такую загадочную причинно-следственную связь и подразумевают. Например, мы знаем, что предмет, брошенный с размаху, полетит дальше запущенного ленивым толчком, и объясняем это тем, что у него больше инерция. Однако термин этот ничего не скажет тому, кто не изучал физику. Точно так же у растущего организма есть нечто, что в конечном итоге придаст ему сходство с другими представителями того же вида. Эта же присущая определенному виду «сущность» обеспечивает характерную форму и вкус кабачкам и брюссельской капусте.