Где-то к пятнадцатой минуте преимущество стало переходить на сторону «Спартака», но несколько опасных атак пока не принесли результата. И вот Юрий Гаврилов получил мяч в центре поля, неторопливо двинулся к воротам соперника и вдруг длинным резким пасом забросил мяч за спину левого защитника. На передачу откликнулся Сергей Родионов и, изящным финтом обведя ещё одного соперника почти у самой лицевой линии, сделал опасный навес на заднюю штангу. Подоспевший Федор Черенков с разворота вколотил кожаный снаряд под перекладину.
Стадион взорвался, как вулкан. Людская лава в чаше стадиона неистово заклокотала… И вдруг стало тихо и темно. Пашка сначала подумал, что оглох и ослеп. Но потом проморгался, потряс головой, огляделся. Наверное, погасли прожектора, решил Пашка. Он пошарил правой рукой вокруг себя, но не нащупал ничего, кроме мертвого холодного пластика соседнего сиденья.
— Вить, а Вить! Что случилось? — жалобно позвал он друга предательски дрогнувшим голосом. Но тот не отвечал. Пашка хныкал, утирая глаза судорожно сжатыми кулачками, и вдруг услышал за левым плечом успокаивающие слова:
— Не плачь, Пашка, хочешь, я с тобой поиграю?
Прожектора снова зажглись, на этот раз фиолетовым светом, в котором и трава, и рекламные щиты приобрели мертвенный оттенок, таящий угрозу. Поле и трибуны обезлюдели, словно вымерли. Пашка медленно обернулся и рот раскрыл от удивления: рядом с ним сидел сам Фёдор Черенков в красно-белой футболке!
— А вы… настоящий… Черенков?
— Самый что ни на есть! — усмехнулся тот.
— А куда… подевались… все остальные?
— Понимаешь, Пашка, в Москве сейчас идут учения гражданской обороны — вот все и попрятались в убежище под стадионом.
— Странно, я не слышал никакой сирены… Почему же мы с вами остались? И откуда вы знаете мое имя?
— Я попросил за тебя. А имя твое я знаю, потому что мы с тобой уже встречались и даже играли. Разве не помнишь?
— Нет… то есть да… — удовлетворившись этим объяснением, Пашка расслабился и успокоился. — Ой, вы такой красивый гол забили! Здорово!
— Хочешь, я покажу тебе удар, которого ты никогда не забудешь? Пошли на поле.
Федор взял мальчика за руку, и они по ступенькам между секторами трибун спустились сначала на беговую дорожку, а потом перешли на траву.
— Ух ты, трава какая ровная! Как ковер! И пружинит под ногами! — изумлялся Пашка, вновь возвращаясь в превосходное состояние духа. Фёдор вел его к правым воротам, неся под мышкой неизвестно откуда взявшийся мяч. Он отпустил Пашкину руку, установил мяч на одиннадцатиметровой отметке и легонько подтолкнул мальчика в спину:
— Иди, становись на ворота!
— Вы только сильно не бейте, а то я ведь маленький.
— Не бойся, Пашка, смелее. Скажи: «Спартак» — чемпион!
— «Спартак»…
— …чемпион!
— …чем-пион!
— Вот и славно. Иди!
Пашка заковылял к воротам, таким широким и высоким, наступил на белую линию и обернулся.
— Готов? — спросил Фёдор.
— Готов! — ответил Пашка, принимая вратарскую стойку. Фёдор взял висящий на шее судейский свисток и свистнул так, что поднялся ветер, пригибающий траву, рвущий сетку ворот и едва не сбивающий Пашку с ног. Над стадионом нависли лохматые чернильные тучи, прямо в центр поля ударила с треском и грохотом, режущим воздух, извилистая ослепительная молния. Фёдор разбежался и ударил по мячу. Пашка закрыл лицо руками — и чудовищная сила смяла и опрокинула его. Так как глаза его в последний миг были закрыты, он не сумел разглядеть вспыхнувшие на табло огромные фиолетовые буквы: «Adieu, Пашка!»
Колюшка снова был на автобусной остановке и ожидал возвращения детей и жены из Серпейска. Но был он не Колюшкой, деревенским дурачком, а Николаем Петровичем, вполне преуспевающим бригадиром животноводов колхоза «Верный путь», передовиком производства и кандидатом в члены партии. На остановке вместе с ним томились в ожидании еще с десяток человек — несколько солдат срочной службы, пожилая пара, трое пацанов старшего школьного возраста. Встречающие, провожающие, отъезжающие: вскоре после прибытия автобус, следующий рейсом N102 по маршруту Серпейск — Кириллово, отправлялся в обратный, более чем часовой путь. С утра на горизонте собиралась сизая гряда тяжелых туч, и вот к обеду затянуло всё небо, и мелкий нудный дождик загнал людей под бетонный козырек остановки.
— Вы не подскажете, который час? — почтительно обратился к Николаю Петровичу один из подростков.
Тот вскинул левую руку, скользнул взглядом по разбегу стрелок и ответил:
— Без пятнадцати три. До автобуса — десять минут.
— Спасибо. А у вас не будет закурить?
Николай Петрович окинул оценивающим взглядом щуплую фигурку школьника, но от замечаний типа «рано тебе еще курить» или «свои надо иметь» воздержался, и с тягостным вздохом протянул просителю сигарету без фильтра из пачки «Примы». Заодно закурил сам.
— Ещё раз спасибо.
Николай Петрович так же молча кивнул, отвернулся, затянулся горьким дымом, теребя в руках букетик цветов. Странно, давненько за ним такого не водилось, тем более после пятнадцати лет супружеской жизни. Не то чтобы ему было жалко денег или он не любил свою благоверную, а просто не в правилах Николая Петровича это было. И вот теперь он снова посмотрел, хмыкнув и пожав плечами, на букетик крупных бело-фиолетовых гвоздик, завернутых в хрустящий целлофан, в свою очередь перевязанный розовой ленточкой. Интересно, когда это я их купил? После вчерашнего ничего не помню! В отсутствие жены он позволил себе несколько расслабиться в компании сослуживца, знакомого еще со школьной скамьи.
— Внимание! Автобус, следующий рейсом тысяча сто двадцать два «Серпейск — Рыжовские пруды» прибытием задерживается, — раздался из репродуктора низкий гнусавый женский голос с металлическим оттенком, сопровождаемый хрипением, рычанием и бульканьем.
— Эт-то надо же! — в сердцах хлопнул себя по бедру Николай Петрович и, развернувшись, погрозил кулаком в окошко диспетчерской. — Ну, Зинка, ну, ты даешь! Или тоже вчера перебрала?! Всё ведь перепутала, и номер рейса, маршрут следования!
Дождь между тем усиливался, вдалеке уже погромыхивало, и вскоре гроза докатилась до городка. Вода падала сплошной стеной, вспышки молний освещали хмурые осунувшиеся лица пленников автобусной остановки. Следом за порывом холодного ветра из дождевого сумрака блеснули две фары, с трудом пробивающиеся сквозь дождевую пелену. Автобус шел на полной скорости, не притормаживая, и шёл прямиком на остановку, на сгрудившихся под козырьком людей, вздымая тучи брызг из-под колес. Встречащие-провожащие-отъезжающие с криками ужаса бросились врассыпную. Николай Петрович замешкался на месте. Фары слепили его глаза, низкий, надсадный гул мотора нарастал, готовый накрыть его с головой и размазать по стенке. Он часто-часто заморгал, выставил вперед руку с букетом гвоздик и напрягся в ожидании удара.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});