в чужих руках. — Он поднёс толстенький золотой кругляш ближе к лицу, плюнул вязко. Потом утёр монету о один из отворотов многих одежд. Глубокая чеканка, зубчатая стена Редакара, блеснула в полумраке, полированная сотнями рук. — С последним ливнем открыло дверку под крутым берегом. Оползнем снесло часть частокола, подсыпало в ров, пока не починили. Пройдёшь ниже по осыпи, там глина, потом камнями. Тебе покажут. Не потопи ослика.
— Старшо́й! — Часовой на вышке говорил на бирнийском с акцентом, очень многих слов не понимал, но хорошо изъяснялся жестами. — Там! Там.
— Что «там», обезьяна безродная? Что машешь ручонками? Ага, ухи. Зубы. Ну ты ещё полай мне. — Когда смуглый парень с вышки действительно пару раз тявкнул, редакарский десятник зашёлся хохотом. Даже передумал бить иностранца. Поругиваясь сквозь зубы, полез вверх по лестнице, посмотреть. — Ага. Действительно. Хорошо показал. Как-бы это… бродячий цирк, вот. Цирк это, запомнил? Чтобы в следующий раз так и кричал мне — цирк. Когда снова подобное увидишь. Я вот даже не удивлюсь. Эгей! Третий пост! Калитку откупорить, кинуть мостки. Да побольше. Цирк с белым флагом.
Часть стены из вертикальных, заострённых сверху брёвен, монолитная и непоколебимая с виду, ровно отъехала в сторону. В проёме показались солдатские любопытствующие лица разных оттенков. Ухмыляясь и болтая, вынесли дощатые щиты, кинули через ров. Вперёд вышел важный десятник с каменно-серьёзным лицом.
— Нормально. Пойдёт. — Оценил он щиты, потопав, пройдя из стороны в сторону. — Заходи, артист, — обратился он к Эйдену, — но псов держи крепко. У меня тут куры. Удавят — удавлю.
Пройти оказалось ну очень просто. Его проводили подальше от первой линии укреплений, мимо курятника, свинарника и плотно набитых в тесную загородку овец. Видимо здесь, на самом краю редакарских укреплений, был свой скотный двор, максимально удалённый от позиций командования из-за своего шума и запахов. Миновав ещё пару рвов и частоколов, здесь мостки лежали почти всегда, Эйдена привели к чину постарше. Тут он и изложил суть дела. Суть была нехитра. Никем не уполномоченный, не имевший никаких посланий или приказов, он шёл сам, по личному своему разумению, и хотел видеть самого высокого командира. Лично. Пришлось не раз повторить и немало подождать, но золото снова сделало своё дело, чрезвычайно верно, надёжно, точно и своевременно.
— Входи-входи, присаживайся, не тушуйся. — Раос выглядел сразу радушно-заинтересованным и вкрадчиво-опасным. Здоровый, как бык, если говорить о физической мощи, он был при этом тяжело болен. Часть лица его, нос и уголок рта, скрывала повязка из кожаных ремней и красного шёлка. — Доложили, будто карская кавалерия наступает. Шутники, мать их етить. Смеются, мол, соседи поиздержались, в бой идут на ослах с собаками. А как сказали про белый флаг — аж испугался. Неужто, думаю, сдаются? Ты как прошёл, мастер Эйден?
— Не думал, что имел честь познакомиться ранее… — Эйден был удивлён, но раз пока всё складывалось так удачно, действительно не тушевался. — Должно быть, лечил вас когда-то? Сам не упомню, но приметить меня, как соратника, как солдата, едва ли мог кто-то так высоко.
— Никаких «вы», я тут один. И вопросы задаю только я. Один.
— Прошу простить. Прошёл легко. Вежливо попросив. Ровно также пустили и сюда, к тебе. Золото и учтивость проведут там, где не пройти верхом. Даже при лёгкой нехватке оных.
— Ладно-ладно. Расшаркался. Вежлив. Я не серчал. Давно бы уж подали пива, видят же — гость. И дело к обеду. Ну что за ленивые девчонки? — Раос хлопнул по столу, из-за полога за ним выскочили две девушки, в открытую дверь заглянули стражники. Все одинаково робкие, с заранее виноватым видом. Командующий нетерпеливо взмахнул рукой, прогоняя наёмников и показывая на возмутительно пустой стол. — Вот, как немного не в духе, слетаются всеми на каждый чих. Чем раздражают ещё и больше. Уж и пёрнуть страшно, подымут пару тыщ по тревоге.
Пока накрывали стол, Раос лениво рассуждал о погоде, настроении и их взаимосвязи. Эйден украдкой разглядывал обстановку полузамка-полушатра, отмечая яркие излишества, крикливую роскошь полотен, гобеленов и драпировок, их контраст с суровой функциональностью тёсаного камня и толстенных дубовых колонн. И здесь, и на карской стороне, тысячи вековых дубов нашли свою смерть.
— Думаешь, тут было покрасивее, пока мы не пришли, верно? — Раос не стараясь подмечал взгляды и мысли. Взяв с блюда хорошо зажаренную перепёлку, макнул её в чесночный соус, и стал аккуратно отщипывать зубами небольшие кусочки. — И это правда. Деревья были хороши, так массивны, величественны. Держи птичку. — Он подвинул блюдо ближе к гостю. — У ваших есть какая-то поговорка про лесорубов. Так вот это, — здоровяк стукнул кулаком по колонне, наотмашь, без заметных усилий, но в зале загудело, — и есть щепки. И есть не только они. И уж долго летят.
— Я сам не сказал бы лучше. — Подвернув неторопливо рукава, Эйден тоже принялся за еду. Куропатки выглядели прекрасно, но мясом птицы его было не удивить. Разломив пополам ещё горячий пирог и найдя там сало с бобами, он с удовольствием зажевал. — Не прими мои слова за лесть, радушный хозяин, но ты — настоящий образец, не только гостеприимства, но и проницательности. И не только их.
— Лесть, ежели достаточно искусна, от правды неотличима. Как любая хорошая ложь, она должна из правда произрастать. Ты вот говоришь правильно. Ведь я искренне рад принимать тебя, и чему обязан такой радости — понимаю вполне отчётливо. И про… образцы… готов послушать. — Он потянул пальцы к запечённой рыбе, белое мясо рассыпа́лось в руках. — Излагай. Можно не кратко.
— Мне позволено будет и спрашивать?
— Уже спросил. Продолжай.
— Зайду с того края, который мне лучше знаком. Прежде, чем просить услуги или совета, разумно и самому что-то предложить. Попытаться дать. Пусть даже у меня не так много, как хотелось бы самому. — Запивая пирог вином, добрым сардийским, какого не пил давненько, Эйден в красках и подробностях рассказал о молодом воришке, что пытался пробраться в их мельницу и в итоге сбежал без уха. Потом о других своих пациентах, терпеливых и не слишком, и просто о разных профессиональных наблюдениях. При Маньяри было что наблюдать. Завершая предисловие, он упомянул и карского лейтенанта, одетого теплее, чем следовало бы, и с трудом держащегося за стол. — А теперь, отвлекаясь ненадолго от своей истории, я спрошу о твоей.