— Господин, — умоляющим тоном произнес Жакопо, — возьмите мою жизнь, но берегите свою!
— Благодарю вас, друзья мои,— ответил глубоко тронутый граф, — успокойте вы этих трусов, наведите в лагере порядок, а борьбу со львом предоставьте мне. Вам обоим доверяю я своего сына. Вы отвечаете мне за его жизнь!
— Командир,— сказал зуав,— оставьте тут Жакопо, а меня возьмите с собой, я, может быть, буду не лишним.
— Идем, и да поможет нам Бог!— согласился граф.— Но помни, что первый выстрел принадлежит мне! Если же я промахнусь,— продолжал он с тонкой улыбкой,— тогда пусть стреляют другие.
Толпа испуганных арабов окружила графа.
— Кто из вас видел льва? — спросил он.— Где он?
В эту минуту раздался страшный рев, а затем выстрел.
— Во имя Бога, вперед,— вскричал граф и бросился туда, откуда слышался рев.
Луна своим бледным светом освещала окрестности. На скале с поднятой гривой и широко раскрытой кроваво-красной пастью сидел царь пустыни. Его передние лапы прижали к земле жертву.
Это был Бертуччио, приемный отец Бенедетто, долголетний и преданный управитель графа.
Он наполовину свесился со скалы, судорожно сжимая в руке разряженное ружье. И никто не мог сказать — был ли он еще жив.
Повелительным жестом отстранив своих спутников, граф бесстрашно подошел ко льву и взглянул на него в упор.
Зверь глухо зарычал, смертельный страх обуял всех: малейшее движение могло погубить Бертуччио, если он был еще жив.
С ужасом Монте-Кристо заметил, что лев занимал более выгодное положение: он сидел на скале, и пуля графа легко могла поразить Бертуччио… Целить в глаза льва граф не мог — мешала рука корсиканца.
Бледный, но спокойный пошел граф вперед и направился к скале, на три метра удаленной от той, на которой расположился лев. Наконец он достиг ее, взошел на вершину и очутился лицом к лицу со своим страшным врагом.
Казалось, что состоится жестокий поединок. Лев поднялся и приготовился к прыжку. Именно на это и рассчитывал граф. Грянул выстрел — и лев, перекувыркнувшись в воздухе, упал на землю. Он был мертв.
Граф склонился над Бертуччио. На груди несчастного зияла рана, из которой ручьем лилась кровь. В страшном волнении Монте-Кристо поднял голову раненого и, склонившись над ним, прошептал:
— Друг, старый верный друг, откликнись, жив ли ты?
Сознание вернулось к умирающему, в глазах которого блеснула радость.
— Господин,— тихо пролепетал он,— мой добрый, дорогой господин!
Граф растирал холодеющие руки верного слуги, и его жгучие слезы падали на лицо Бертуччио.
— Ты узнаешь меня? — спросил граф, рыдая.
— Да, да, мой дорогой господин. Лев меня одолел. Подобно острым ножам его когти вонзились в мою грудь.
— О, если б я мог спасти тебя!
— Вы убили льва?
— Да, но слишком поздно!
— О, я знал, что вы придете,— со слабой улыбкой прошептал умирающий.
— Бертуччио, нет ли у тебя желания или просьбы, которые я мог бы исполнить? Говори — ты знаешь, что можешь вполне довериться мне!
Бертуччио с усилием приподнял голову.
— Сейчас… сейчас,— прошептал он, задыхаясь. еще один глоток… Сперо… вы сами.
— Пей,— сказал граф, — пей,— и поднес фляжку ко рту умирающего. Бертуччио выпил глоток и затем, собрав остаток сил, довольно явственно произнес:
— Господин, берегитесь… врагов! Я их видел… я их преследовал и… наткнулся на льва!
— Ты говоришь — враги? Правда ли это? Сколько их было?
— Двое.
Монте-Кристо содрогнулся: он сразу же вспомнил о рассказе Сперо.
— Да, двое. Я их застал… когда они… затаились возле вашей палатки… мне следовало позвать вас… но я… хотел доказать, что я… более… чем наемник. О, я так… люблю вас и Сперо…
— Добрый, верный друг, ты узнал этих врагов?
— Да… это были арабы… племени… аяссун, кажется… Кукушка мне их… описал… Берегите себя… и Сперо!
— Его я берегу, теперь говори о себе. Нет ли у тебя какого-нибудь заветного желания?
— О, если бы я смел!
— В течение двадцати лет ты был мне верным и преданным другом, я этого не забыл и не забуду. Говори, Бертуччио. И клянусь моей честью, что исполню любую твою просьбу.
— Дорогой господин мой… дело идет… о негодяе…
— Что ты этим хочешь сказать?
— Это безумие… я сознаю… я сам хотел его убить… и вы… меня удержали… но я, однако…
— Бертуччио, неужели ты говоришь о Бенедетто?
— Да, о нем, моем злом гении! О, господин, вы удивлены… но когда я держал… на руках… крошечное созданьице, обреченное на смерть…
Кровь хлынула из раны Бертуччио, он задыхался. Граф еще раз поднес ему флягу ко рту. Подкрепившись, умирающий продолжал:
— Дорогой господин мой, вы знаете, что я хотел убить Вильфора! Я ранил его, но не смертельно… я вырвал у него ящичек… он зарывал его в землю… я полагал, что в нем скрыт клад. Но вместо клада я нашел в ящичке заживо погребенное дитя, дитя несчастья! О, как я полюбил этого ребенка! Сознаю, что эта любовь была безумием. Бенедетто убил мою бедную Ассунту, любившую его, как родного сына! С юных лет он уже был преступником, лжецом, обманщиком, вором и, наконец, стал убийцей!
Бертуччио замолк, зубы его стучали и дыхание прерывалось.
— И этого негодяя… этого отъявленного злодея…
— Да, он злодей, но…
— Ты любишь его до сих пор?
— Да.
Монте-Кристо с удивлением смотрел на корсиканца… Для него это была неразрешимая загадка. Бертуччио спас от смерти ребенка своего злейшего врага, он воспитал малютку, горячо любил мальчика, который отплатил ему черной неблагодарностью и опозорил его честное имя. Как корсиканец мог до сих пор любить Бенедетто?
— Не кляните меня, дорогой мой господин, — простонал Бертуччио,— вы заставили меня говорить… и я сказал.
— Бертуччио,— произнес растроганный граф,— я не понимаю тебя, но удивляюсь тебе! Будь спокоен: твое желание относительно Бенедетто будет исполнено. Скажи, чего именно ты просишь?
— Немногого. Обещайте мне — при встрече с Бенедетто… не убивайте его… пусть он умрет не от вашей руки!
Со свистом вылетели последние слова из груди умирающего. Монте-Кристо обнял его и сказал громким торжественным голосом:
— Клянусь своей жизнью, жизнью моего сына — не убивать Бенедетто даже тогда, когда он сам нападет на меня!
— Благодарю… благодарю… мой дорогой господин! О… теперь… я умру спокойно! Поцелуйте меня… скоро… всему… конец…
Граф поцеловал своего верного слугу, лицо которого озарилось блаженной улыбкой.
— Еще раз,— прошептал он,— я вас благодарю… так как… любил… вас… господин! — Затем глаза Бертуччио закрылись, корсиканец откинулся назад и умолк навсегда!