что видел в ночь перед балом.
Троны, сделанные из костей вместо золота. Гуляки, чьи смеющиеся лица превратились в ухмыляющиеся черепа, кожа гнила и отслаивалась во время танца, их конечности неестественно изгибались с каждой стремительной строфой вальса. Холодные руки обвились вокруг его шеи сзади, шёпот, похожий на предсмертный вздох, в ухо: «Ты просил одного из нас сделать нечто достойное поклонения, не так ли? Похоже, она отвечает на твои молитвы».
Когда он проснулся, то чуть было не пошёл сказать матери, чтобы она всё это отменила. Почти рассказал ей о секретах, которые хранили Кэл, Сорен и Эли. Чуть было не отправился к Джерихо, чтобы спросить, что значит, если ему снятся сны, которые кажутся более реальными, чем часы бодрствования.
Вместо этого он приказал себе взять себя в руки. И пошёл поискать что-нибудь на завтрак.
* * *
ЭЛИАС
Элиас Лоч не спал в ночь перед балом.
Он не спал всю ночь, непрестанно молясь Мортем о силе, когда проскользнул в ванную комнату со своим кинжалом и прикусил свёрнутую рубашку, срезая умирающую, заражённую плоть со своей руки. Пока он перевязывал себя, избавлялся от улик, чистил свой кинжал и заползал обратно в постель. Когда он полез в свой рюкзак и вытащил не свою священную книгу, не свои чётки, а своё счастливое кольцо и цепочку к нему.
И на этот раз, когда он цеплялся за это кольцо и продолжал молиться, он молился не о силе, а о сдержанности. За способность держать свои эгоистичные желания при себе.
Он не заставит Сорен думать, что её дружбы недостаточно, что только её романтический интерес имеет для него ценность. Её дружба была лучшей, чёрт возьми, вещью в его жизни, и всё, что она дала ему сейчас, уже было больше, чем он заслуживал.
Кроме того… судя по состоянию его руки, по медленно распространяющейся слабости в теле, ему оставался месяц. Может быть, два.
Он не хотел усугублять ситуацию. Не сказал бы ей, что хочет большего только для того, чтобы покинуть её несколько недель спустя. Даже если каким-то чудом она могла бы захотеть…
Нет. Больше этого не будет.
Но всё же он держал это кольцо всю ночь. И всё ещё держал его, страдая от тяжести слов, которые он никогда не скажет, когда вошёл Симус, чтобы поднять их всех на завтрак.
* * *
СОРЕН
Сорен Никс — или Солейл Атлас, в зависимости от того, кого спросили, — не видела снов в ночь перед балом.
Она спала глубоко и по-настоящему, усталость предыдущего дня убила все мысли её тела о том, чтобы потревожить её сон. Когда она проснулась, то услышала, как Джерихо постучала в её дверь, напевая какую-то фестивальную песню и меняя слова, чтобы сказать Сорен, что она ленивее Финна, и ей нужно встать с постели, иначе она никогда не будет готова к балу, до которого оставалось ещё двенадцать часов.
Но даже после глубокого сна, даже с таким приятным пробуждением Сорен чувствовала себя… неправильно. Как будто часть её разума была перевёрнута с ног на голову, и каждая мысль выходила полусформированной, бессвязной и странно звучащей. Как будто в самой её сердцевине было что-то не так.
Но она всё ещё улыбалась, когда открывала дверь для Джерихо. И продолжала улыбаться, даже когда ей хотелось залезть в свой череп и перевернуть эту несоответствующую часть себя обратно, даже когда она так сильно хотела Элиаса, что почти отбросила осторожность и побежала искать его, чтобы заставить его сказать ей, что она всё ещё была собой, всё ещё в порядке, всё ещё здесь.
Вдохни, задержи дыхание, выдохни. Контролируй то, что можешь.
Она могла это контролировать. Ей просто нужно было дышать.
Вдохни.
Задержи дыхание.
Выдохни.
Давай покажем им, как выглядит Наследница.
ГЛАВА 35
СОРЕН
— Та да!
Чернота озарилась золотом, когда Сорен открыла глаза, столкнувшись с зеркалом, приставленным к её лицу, слишком близко, чтобы она могла видеть что-либо, кроме зелени своих глаз и крошечного мазка туши, капнувшего на переносицу. Духота гардеробной Джерихо давила ей на грудь, мешая дышать, отчего у неё кружилась голова.
Её глаза непроизвольно скрестились, и она попыталась моргнуть, чтобы вернуть их в нормальное состояние.
— Джерихо, мне нужно, чтобы ты сказала зеркалу дать мне небольшую передышку.
— Верно. Извини.
Джерихо сделала шаг назад, юбка зашуршала от движения, её улыбка была широкой и яркой. Её лицо красиво раскраснелось, губы блестели и переливались, на скулах были нарисованы крошечные розовые цветочки. Волосы были распущены, спадая идеальными локонами на спину, в прядях блестели частички, похожие на скрытые звёзды. И её платье… Боги, это платье.
Она выглядела как сад, которому придали форму — цветущую, элегантную, а не как грязь и дождевые черви. И более того, она светилась изнутри, возбуждение исходило от неё, как жар от костра, её туфли на каблуках нервно постукивали по полу.
Джерихо снова поднесла к ней зеркало.
— Та да! На этот раз по-настоящему.
Сердце Сорен гулко ударило до полной, внезапной остановки.
О, ржавая коса Мортем. Она выглядела… невероятно.
— Джерихо, — сказала она, восхищаясь тем, как её накрашенные красным губы смотрелись, образуя имя, острый, как кинжал, контур вокруг глаз, золотистый блеск на её щеках, носу и ключицах, как будто она была создана из солнечного луча, — ты упустила своё призвание.
Грудь Джерихо поднялась и опустилась в задумчивом вздохе.
— Я знаю.
Сорен осторожно коснулась одного из своих локонов, поворачивая голову, чтобы увидеть магию, сотворенную Джерихо — отчасти в переносном, отчасти в буквальном смысле. Она взяла две пряди её волос и заплела их в косу, образовав корону из волос вокруг головы с локонами, спадающими на спину между ними. Она спросила, какой любимый цветок Сорен — Сорен сказала ей розы, но она солгала. На самом деле она не любила цветы. Она просто знала кое-кого ещё, кто очень любил розы, и, кроме того, они хорошо подошли бы к её платью. Поэтому, используя свой дар, Джерихо вырастила миниатюрные розы и аккуратно вплела их в косу, увенчав Сорен красным и золотым.
Раздался лёгкий стук в дверь.
— Входи, Кэл! — одновременно позвали она и Джерихо, бросая друг на друга понимающие взгляды.
Но дверь открыл не Каллиас.
— Могу я присоединиться? — спросила королева Адриата.
Она была видением в фиолетовом, её собственные волосы представляли собой замысловатую конструкцию из косичек, заколотых на затылке, на макушке была вплетена диадема. На этот раз она не смотрела на Сорен как