распри, которые они вызывали, возможно, объяснялись постоянным огромным и настойчивым давлением, которое германское правительство оказывало на Церковь, и его уничижительным презрением к человеческим и христианским ценностям. Разве Орсениго не писал сам в Рим с тяжелым сердцем, что теперь у евреев не осталось даже теоретической возможности покинуть Германию и оккупированные страны, объясняя, что те, кто был крещен или имел иное гражданство, в некоторых случаях еще могли уехать, но даже для них это становилось все труднее? Разве тот же монсеньор не сообщал еще задолго до проблем, связанных с нотой, что нунциатура не переставала и никогда не перестанет оказывать помощь семьям, стремящимся получить сведения о своих близких? Не он ли рассказал жестокую правду о том, что для людей еврейского происхождения почти невозможно получить хоть какую-то информацию в берлинских министерствах? Все эти запросы наталкиваются на «нацистскую стену молчания». Это он писал, что многие немецкие священники продолжают помогать нуждающимся, пряча их или предлагая финансовое вспомоществование тем, кто пытался бежать. Но такие действия становились все более рискованными. Орсениго также взялся за перо, чтобы рассказать грустную историю заточения францисканца Одило Герхарда: по просьбе Орсениго, он отправился на пасторское служение в Краков, к немецкоязычным священникам и мирянам. Летом 1942 года за оказание помощи неарийцам, а именно за то, что он давал им деньги, отец Герхард был арестован и отправлен в Дахау. Орсениго попытался добиться его освобождения, но немцы захлопнули перед ним все двери.
И в то время как содержание посольства в Германии становилось для Ватикана невозможным, ситуация в странах, оккупированных нацистами и их союзниками, только усугублялась, прежде всего в Польше, где развернулась бесконечная череда беспощадных убийств католиков и продолжалось уничтожение всего еврейского населения.
Однако вернемся в Рим, к столу, за которым кардиналы обсуждали приемлемое решение. Кардинал Росси решил выступить повторно:
«Не стоит отвергать тихие и тайные дипломатические шаги, но следует также рассмотреть и публичные действия. Например, если бы в одной из своих блестящих речей Святой отец подчеркнул, что в некоторых странах Церковь подвергается преследованиям, а католики страдают. Что Святой Престол действовал, действует и будет действовать. Что, к сожалению, его выступления плохо воспринимаются, а шаги встречают противодействие. Не упоминая при этом имен, все и так поймут. А католическая пресса могла бы получить инструкции о том, чтобы уделить особое внимание этим заявлениям понтифика»72.
Это выступление Росси рассердило кардинала Мальоне, который прервал его: «Вы предлагаете ровно то, что папа и так постоянно делает, с большим достоинством и отдачей…»
Кардинал Пиццардо согласился с Мармаджи в том, что нунций в Берлине совершил грубую ошибку:
«Я думаю, что следовало бы отозвать нунция и распространить (таким образом, чтобы германское правительство так или иначе об этом узнало) информацию и объяснения относительно обстоятельств, при которых нота была отклонена. Далее, стоило бы известить всех нунциев о поведении Германии и о ее борьбе против религии и Святого Престола».
Кардинал Канали также возложил всю вину на нунция: «Нота Святого Престола была идеальна. У германского правительства не было никаких оснований ее отклонять. Но, к сожалению, нунций ее забрал. Поэтому прежде всего необходимо заявить о том, что Святой Престол не одобряет этот поступок нунция. Я согласен с Его Высокопреосвященством в том, что нужно отозвать нунция, чтобы он предоставил нам свои объяснения. Что касается сложной текущей ситуации [в Польше], я полагаю, что публичные действия Святого Престола были бы крайне нежелательны».
Мальоне выслушал мнения коллег-кардиналов, тщательно их обдумал и выработал свое мнение. Затем он также обрушился с критикой на своего дипломата в Берлине:
«Я согласен с последним замечанием кардинала Канали о том, что, согласившись забрать ноту, нунций Орсениго усугубил ситуацию. Монсеньор Орсениго не должен был позволять себе так поступать. Разумеется, германское правительство могло бы отослать обратно ноту, но в этом случае вся ответственность легла бы на него.
Кроме того, поддавшись давлению со стороны правительства и дав себя впечатлить ложными отговорками, нунций, к сожалению, согласился забрать ноту, чем взял на себя тяжелую ответственность – что полностью отвечало интересам германского правительства! Rebus sic stantibus [при таком положении дел] что мы можем предпринять? Ваши Высокопреосвященства совершенно справедливо заметили, что в настоящий момент было бы неблагоразумно публиковать ноту Святого Престола или какое-либо другое заявление или публичный протест. Впрочем, даже конфиденциальные дипломатические документы Святого Престола, в том числе эта нота, однажды будут доведены до сведения публики и покажут всему миру, что Святой Престол не оставался безмолвным и всегда исполнял свой долг.
Мы слышали, что кардинал Пиццардо предложил предупредить нунциев, чтобы они, в свою очередь, сообщили мировым правительствам об отношении германского руководства к религии и Святому Престолу. Это уже было сделано и может делаться и впредь. В частности, представителям папы были направлены сведения, сколько раз Святой Престол действовал в интересах поляков. А в ответ на жалобы о том, что Святой Престол хранил молчание об этих несчастных, нунциям было сообщено, что Святой отец неоднократно в публичных выступлениях и в ходе торжественных церемоний высказывает слова утешения и выражает боль своего сердца. Кроме того, Святой отец отправлял бесценные личные письма все еще находящимся в Польше епископам, чтобы подбодрить и благословить их самих и их прихожан. Сегодня эти документы не могут быть обнародованы, поскольку сами польские епископы считают такие меры крайне опасными. Все это уже было сообщено нунциям и будет сообщаться впредь в соответствии с мудрыми советами присутствующих здесь кардиналов.
Если вернуться к печальному эпизоду с забранной нотой, то кардиналы здесь единодушны: его нельзя оставить без внимания, необходимо принять меры. Было высказано предложение отозвать нунция. Если он ограничится временным отпуском, я восприму это благосклонно. Германскому же правительству можно было бы прямо или косвенно сообщить, что нунций был отозван, чтобы дать объяснения относительно произошедшего. Однако я полагаю, что, ввиду огромных трудностей и особой сложности текущего момента, не следует предпринимать ничего большего».
Кардинал Мармаджи одобрительно кивнул: «Я полностью согласен, но ко всему этому я бы еще добавил отправку дипломатических посланий различным правительствам».
Но, как подчеркнул кардинал Мальоне:
«Правительства уже оповещены. В ходе моих бесед с дипломатами, прежде всего с послами Италии и Испании, я не преминул упомянуть об обеспокоенности, которую испытывает Святой Престол в связи с религиозным положением в Германии. Кроме того, несколько дней назад, во время аудиенции у Святого отца посол Испании был поистине впечатлен спокойными, но твердыми словами Святого отца, который, признавая серьезность коммунистической угрозы, указал на то, что нацизм представляет собой не меньшую угрозу для религии и католической Церкви. Кроме того, нунции, в соответствии с полученными инструкциями, передали эти доводы некоторым правительствам. Союзники также оповещены».
Однако кардинал Мармаджи, не желая поступаться своим мнением, порекомендовал отправить правительствам еще одно дипломатическое коммюнике,