Читать интересную книгу В Эрмитаж! - Малькольм Брэдбери

Он живет в мире, выстроенном и населенном европейцами. Они говорят на понятном ему языке, носят такую же верхнюю одежду и чулки, обмениваются теми же любезностями. Его окружают часовщики и строители экипажей, астрономы и садоводы, монахи и английские викарии, архитекторы и оружейники, парикмахеры и корабельщики, честные труженики, граждане мира. Есть здесь мужчины в париках, женщины в шелках, с пикантными мушками, здесь говорят по-немецки, говорят по-французски. Они прогуливаются по проспектам, частенько заходят в кофейни, посещают театры. Модную одежду привозят из Парижа, фарфор — из Дрездена, шелк — из Венеции, пряности — из Самарканда. Каждую ночь вихрь развлечений подхватывает разряженную в пышные наряды толпу: веселые оперы Глюка, трагические оперы Рамо, пьесы Расина, а возможно, даже блистательного героя нашего времени — мсье Вольтера. По вечерам выезжают на улицы, застроенные зданиями в венском или венецианском стиле, позолоченные сани и похожие на замки экипажи. Седоки именуют себя графами, князьями, генералами, камергерами, и многие имеют место в длинной Табели о рангах. Здесь русские аристократы, полжизни проводящие в Париже, и немцы, постоянно живущие в Москве. Богатые дельцы, лондонские денди, куртизанки, изобретатели и мастеровые всех специальностей.

Но в игорных домах картежники порой ставят на кон и получают выигрыши не чистоганом, а человеческими (или человекообразными) душами. Но ради шелков, атласа и положения в обществе чуть ли не до поножовщины доходит даже в самом Эрмитаже. Даже в Эрмитаже дерутся на дуэлях, перерезают глотки, выдавливают глаза, а гвардейских офицеров бьют кнутом и бросают в казематы Петропавловской крепости. Кто знает, быть может, таковы все королевские дворы (даже Блистательная Порта, осененная павлиньим пером). Но улицы Санкт-Петербурга остаются чужими. Да, строится современный европейский город, как Париж, Лондон, Берлин, Дрезден и Вена. Да, все время вводятся какие-нибудь новшества, усовершенствования. Бульвары, площади, проспекты, особняки тщательно спланированы, сады — ухожены. По вечерам на больших улицах жгут конопляное масло и пляшут в светильниках острые язычки пламени. Сигнальные фонари на набережных освещают путь прибывающим и уходящим судам. Проституток отлавливают и заставляют подметать мостовые. Торговые лавки в пассажах набиты товарами и безделушками. Открываются новые учебные заведения, в наличии свежеиспеченный Институт благородных девиц, и скоро появится еще один монастырь. На Невском уже работают магазины известнейших в мире торговых фирм; продают лакированные английские экипажи, превосходные датские часы, мебель из американских пород дерева, японский фарфор, восточные ткани из Ташкента и Мукдена.

И все-таки, все-таки это иллюзия, маскировка, элегантный покров. А стоит откинуть его, и порок предстанет во всем безобразии. Здесь по дешевке идут человеческие тела, покупают прислугу, матросов, женщин для услаждения. На десятки фланирующих без цели важных персон, преисполненных чувством собственного достоинства дворян и марширующих бравых офицеров приходятся тысячи тех, что раболепствуют, кланяются, умоляют и унижаются. На каждый княжеский дворец — тысячи домиков, набитых плачущей, бранящейся, размножающейся человеческой массой; лачуги, которым только зимний мороз не дает обрушиться в бурлящие воды каналов. Морозы тем временем крепчают. Шныряют под ногами озябшие драные коты. Ветер с Невы приносит несвежий запах морской воды, похожий на вонь замерзшей медвежьей мочи. Снег идет беспрерывно — то сыплет колючей крупой, то обрушивается мягкими хлопьями, и тогда кажется, что останавливается всякое движение. В подворотнях, в грязных переулках творится нечто несусветное: бесформенными грудами валяются упившиеся; не скрываясь, шумно совокупляются пары, выпрашивают деньги калеки, разлагаются трупы. В пассажах торговцы из кожи вон лезут, чтобы показать свой товар лицом, а здесь выставляют напоказ грехи. Этот мир преступен по существу, и потому преступление здесь — полноправная форма бытия.

Конечно, таковы почти все крупные города. Такова великая столица Цивилизации, откуда прибыл он сам; преступлений, кошмаров и извращений там не меньше. Париж и Лондон славятся вонью своих сточных труб. Венеция — мочой в каждом канале и экскрементами на каждом пороге. Лиссабон сотрясается от землетрясений, содрогаются фундаменты, обрушиваются здания. В Москве — мор и пожары. Но Санкт-Петербург — новый город, свежая идея. Здешние жители собрались со всех концов мира и уверяют, что по-новому смотрят на мир. К какой же национальности относятся туземцы, истинно русские люди, а не эмигранты — гугеноты, швейцарцы, пруссы? Некоторые кичатся происхождением от благородных викингов, иные возводят свою родословную к славянским племенам. Но добрая половина — определенно восточные люди: татары и казахи, они говорят на странной смеси языков и пишут, если умеют писать, используя алфавит, занесенный сюда монахами одного средиземноморского монастыря. Философ уже начал записывать и совершенствовать его. Некоторых охотников за удачей занесло сюда из Европы, но другие — крепостные, пригнанные сюда императорским указом или приказом для поселения с сибирских равнин. Даже среди дворян попадаются совсем темные и тупые выходцы из дальних губерний: они оставили свои поместья, спасаясь от бесчеловечных законов на царской службе при дворе или в армии, и в конце концов всем им суждено сгинуть в изгнании, погибнуть в сражениях или от пьянства.

Много непонятного даже в среде придворной элиты. В Петербурге трудятся блистательные ученые, многоумные мужи. Придворный врач — доктор Роджерсон из Шотландии; величайший математик своего времени, одноглазый швейцарец Эйлер. Но и от них не добьешься правды. Не зря Эйлер однажды заметил: «Болтунов в этой стране вешают».

При дворе принято вести себя свободно и непринужденно — так предписано императрицей. Обходительность и приятность в общении — пропуск в высший свет. Богохульные речи Ее Величество строго-настрого запрещает. Почти ежедневно дают концерты, представляют пьесы, танцуют балет; придворные являются расфуфыренными, царица — в шелках и бриллиантах с ног до головы, а на щеках румяна неправдоподобно густым слоем. Но упаси боже увидеть оборотную сторону этого великолепия. За портьерами предаются бесстыдному разврату российские дворяне, рыцари чести, понятия не имеющие об этой добродетели. Для шлюх, украшающих постельный досуг господ офицеров, генералы требуют специального снабжения. Прелюбодеяние — почти обязательный дворцовый обычай. Слуги — все сплошь доносчики. Тайная полиция держит страну и двор в страхе и трепете и составляет списки кандидатов в казематы Петропавловской крепости и на поселение в Сибирь.

Но что делает здесь наш герой? Зачем он здесь? Доверие Ее Величества он, похоже, завоевал. Она уважает его независимые манеры, наслаждается полетом его ума. Она смирилась с его причудами и не выказывает негодования, когда он спорит с ней — сердито, непочтительно и самозабвенно. Она огрызается на его колкости, кусая за пятки, словно маленький веселый терьер. Она превращает их беседы в изящное амурное состязание умов, очаровательный философский флирт, и длится это часами. Почти каждый день до самого обеда он не покидает императорскую библиотеку, а в это время за портьерами ждут, обсасывая пикантные новости и накачиваясь неизменной водкой, недовольные дипломаты и просители, ждут, когда царица расстанется с Философом. Но чего ждать ему? Все это напоминает любовную интригу; самодержица и уклончива, и настойчива, то куртизанка, то робкая девица. Она зазывает его в свою спальню, удобно укрытую за библиотечными дверями, а затем, вежливо сославшись на государственные интересы, захлопывает дверь у него перед носом. Небольшое усилие и… Хочет она его или нет? Настаивать или нет? Нравится он или нет? Кто знает? Не он, во всяком случае.

Как-то раз по дороге во дворец он немного свернул с пути и зашел в Исаакиевский собор — украшенную колоссальных размером куполом и вообще очень необычную постройку, которая беспрерывно перестраивается, еще с тех пор, как Петр Великий объявил ее своей личной церковью. Первая, деревянная, простояла недолго, и чуть в стороне возвели новую, каменную. Но даже после очередного ремонта храм выглядит полуразрушенным; наверняка его снова перестроят — так уж записано в небесной Книге Судеб. Чудной город! Куда ни пойдешь, повсюду разрушения, обвалы. Наш герой смотрел на византийские образы, позолоченные Царские врата, темные лики святых с печальными глазами, вход в святая святых, в алтарь — символы веры, в которую он почти что обратился в этой стране. Странная религия, странный собор, бесформенность, стремящаяся вопреки всему стать формой. Наводнения и землетрясения сформировали этот город, потому он размыт и раздроблен. Проемы окон зияют пустотой, колонны отказываются стоять прямо, твердая материя растворяется в воздухе…