Из этого следует — рите должен прислоняться к горному склону, а фасад его — возноситься над озером или, по крайней мере, над каким-нибудь потоком. Полагается также, чтобы отшельник из своего жилища мог беспрепятственно созерцать восход и заход солнца. При постройке нужно соблюдать и другие правила, в зависимости от преследуемой цели.
В рите, т. е. скоплениях некоторого числа аскетических жилищ, обитают монахи-созерцатели или монахи вообще, если особенности их духовной подготовки требуют покоя более полного, чем возможная в монастырских условиях тишина. Очень часто эти монахи не живут затворниками. Они ходят по воду к ближайшему источнику или ручью, собирают топливо, прогуливаются вокруг своего домика или располагаются для медитации перед ним на свежем воздухе. В некоторых местах уединение до такой степени совершенно, что затворничество не имеет никакого смысла.
Далеко не все рите-па — адепты «Прямого пути», но почти все они — в той или иной степени — мистики или оккультисты. Тем не менее, среди них встречаются порой и ученые, удалившиеся в пустыню для занятий, чтения или же какой-нибудь работы над книгой.
Что касается убежденных налджорпа, тех, кто карабкается по крутым подъемам «Прямого пути» или царит на вершинах тибетского мистицизма, — они никогда не объединяются, но живут в кое-как приспособленных для жилья и почти недоступных пещерах. Самая непроходимая глушь едва ли может удовлетворить их неистовую жажду одиночества.
На Западе принято думать, будто человек не может привыкнуть к слишком долгому заточению и полной изоляции. Иногда изоляция бывает слишком длительной, она вызывает серьезные мозговые нарушения, имеющие следствием отупение и полное безумие.
Для категории индивидов, служивших объектами для изучения воздействия длительной изоляции, это мнение, вероятно, не лишено оснований. Сюда относятся смотрители маяков, потерпевшие крушение или путешественники, сбившиеся с дороги в пустынной местности, одиночные заключенные и т. д. Однако эти наблюдения к тибетским отшельникам никакого отношения не имеют. Последние выходят из своего добровольного заточения в здравом уме и твердой памяти. Можно оспаривать теории, разработанные ими во время длительных медитаций, но невозможно усомниться в ясности их мышления. В конце концов, удивляться тут нечему. Эти люди подготовлены к одиночеству. Прежде чем запереться в своем цхам-кханге или уединиться в пустыне, они накапливают в памяти множество идей, долженствующих выполнять роль собеседников в уединении. Кроме того, каким бы продолжительным ни было их удаление от мира, они никогда не бывают бездеятельными. Каждый час времени, уже давно потерявшего для них значение реального фактора — они порой теряют даже ощущение дня или ночи — наполнен различными упражнениями, систематической работой над своим духовным развитием, приобретением определенных оккультных знаний или же медитацией над философскими проблемами. В общем, захваченные своими исследованиями и самонаблюдением, эти люди никогда не бывают праздными и едва замечают свое одиночество.
Мне никогда не приходилось слышать, что какой-нибудь отшельник или цхам-па жаловался, хотя бы в начале затворничества, на недостаток человеческого общества. Обыкновенно вкусившие сладость одиночества уже бывают не в состоянии снова привыкнуть к жизни в населенной местности и поддерживать отношения со своими ближними.
Что бы там ни думали, даже вне связи с религиозными доктринами или соображениями аналогичного порядка, но жизнь отшельника не лишена очарования. Когда отшельник закрывает дверь цхам-кханга или же, созерцая с вышины своей орлиной обители падающий внизу в долине первый снег, представляет себе, как этот снег на много месяцев завалит все подступы к его хижине, — он испытывает только чувство почти сладостного блаженства. Но нужно пережить все это самому, чтобы понимать всю привлекательность подобного существования.
Упражнения, выполняемые затворником во мраке цхам-кханга, очень разнообразны и слишком многочисленны, чтобы кто-нибудь мог сделать их полный перечень. Может быть, нет на свете человека, изучившего все существующие его разновидности. В тибетской мистической литературе встречаются более или менее подробные описания только некоторых упражнений. Но в большинстве таких описаний множество недомолвок. В них намеренно умалчивается о наиболее интересных для нас моментах, а именно — о смысле и цели упражнений. Исчерпывающие сведения можно получить только из объяснений учителей — хранителей учений устного предания. При этом ни в коем случае нельзя удовлетворяться объяснениями только одного учителя: толкования бывают разными в зависимости от секты, а также от учителя.
Большая часть упражнений, рекомендуемых начинающим, заимствована из индуистского тантризма (форма религии, сменившая в Индии ведизм), занесенного в Тибет миссионерами буддийских сект «Нгагс Кии Тхегпа» и «Дорджи Тхегпа». Но в них можно обнаружить и другие элементы, и в действительности дух всей системы отличается от сущности тантризма, насколько мы можем судить об этом при наших еще крайне элементарных о нем сведениях.
Я слышала, как один ученый лама утверждал, что смелые теории абсолютной интеллектуальной свободы и отказ от всех, каких бы то ни было обязательных, правил, исповедуемые самыми искушенными адептами «Прямого пути», — только слабый отголосок учения, существовавшего в незапамятные времена в Центральной и Северной Азии. Этот лама твердо верил, что доктрины, изучаемые в процессе высших степеней посвящения самыми крайними экстремистами — адептами «Прямого пути» — полностью согласуются с доктринами Будды. Будда будто бы очень решительно выдвигал их (теории) в некоторых разделах своих проповедей. Во всяком случае, добавил лама, Будда тоже понимал, что для большинства людей лучше придерживаться закона, рассчитанного на предотвращение дурных последствий их невежества и направляющего их на путь, где не угрожает духовная гибель. По этой причине Будда составил строгие правила поведения, обязательные для мирян и простых монахов. Лама этот сильно сомневался в принадлежности Будды к арийской расе и приписывал ему предков с желтой кожей. Он был убежден, что грядущий преемник Будды — Майтрейя — будет выходцем из Северной Азии.
Откуда он все это взял? Я не смогла это выяснить. С восточными мистиками спорить невозможно. Однако этот ученый лама, много поездивший и немало повидавший на своем веку, уверял, будто некоторые монгольские ламы разделяют его мнение относительно Будды и ожидаемого его преемника.