Не следует ли учитывать некоторые физические факторы, связанные с большой высотностью тибетской территории, и затопивший всю страну океан великого безмолвия? Эту необыкновенную тишину не может заглушить — если применить такое необычное сравнение — грохот самых бешеных горных потоков. Вероятно, проявлению духовных сил человека способствует также отсутствие больших селений: жители их всегда своей деятельностью создают многочисленные круговороты духовной энергии, нарушающие тончайшие волны, которые, возможно, обусловливают возникновение психических явлений.
Каковы бы ни были причины, но телепатическая связь — произвольная или бессознательная — по-видимому, в Тибете не редкость.
Говоря о личном моем опыте, могу с уверенностью заявить: я сама получала сообщения на расстоянии от имевших со мной дело лам. Очень возможно даже, что таких сообщений было гораздо больше, чем я думала. Но в качестве проверенных наблюдений отмечаю очень небольшое число случаев, когда через несколько дней или даже месяцев после получения сигналов ламы, посылавшие их, сами осведомлялись о результатах опыта.
Помимо сообщений духовного порядка, приписываемых не исключительно телепатической связи, но и определенному совпадению представлений у ученика и учителя, я хочу рассказать о двух случаях совсем другого характера.
Один из них произошел в долине реки Дэншин во время моего путешествия в Лхасу. Лама, применивший прием, показавшийся мне характерным явлением телепатической связи, принадлежал к братии монастыря Тшезонг.
Мы с Йонгденом ночевали под открытым небом в овраге, проложенном за много лет водами ручьев в период дождей, но в это время года сухом и звонком от мороза. У нас не было топлива, и мы не смогли утром вскипятить чай с коровьим маслом, составлявший наш обычный завтрак — и, чтобы пройти за день положенное расстояние, нам пришлось отправиться в путь натощак. Около полудня мы увидели недалеко от дороги почтенного вида ламу, сидевшего на ковре от седла (тибетцы ездят в деревянных седлах с мягкой подбивкой; на седло кладут ковер особой формы) и кончавшего трапезу. Лама был в обществе трех молодых монахов, больше походивших на сопровождавших своего наставника учеников из хороших семейств, чем на обычных слуг. Неподалеку паслись четыре стреноженные лошади, старательно щипавшие редкие стебли сухой травы.
Путники везли вязанку дров — они разжигали костер: от чайника, стоявшего на горячей золе, еще шел пар.
Как и подобало нищенствующим паломникам (это было путешествие с переодеванием. Смотри «Путешествие одной парижанки в Лхасу»), мы очень вежливо приветствовали ламу. Вероятно, наши лица выразили желание, вызванное видом чайника. Лама пробормотал: «Ниигдже» (обычное восклицание, выражающее жалость и сочувствие; приблизительно: «какая жалость», «как грустно», «бедняги»…) и уже громко пригласил нас присесть к костру и достать свои чашки для чая и тсампы (бедные странники всегда носят при себе деревянную чашу в нагрудном кармане, образуемом складками широкого, перепоясанного кушаком платья).
Один из молодых трапа слил остатки чая нам в чаши, положил перед нами мешочек тсампы и пошел помогать своим товарищам седлать и навьючивать лошадей. Одна из них вдруг чего-то испугалась, вырвалась и ускакала. В дороге это весьма обычное происшествие. Один из монахов взял веревку и отправился ее ловить.
Лама был не болтливого склада. Он ничего не сказал и только следил взглядом за резвящейся на убранных полях лошадью. Мы продолжали молча есть. Оглядевшись, я увидела на земле пустую деревянную миску с остатками простокваши. Я догадалась, что ламе дали простоквашу на видневшейся неподалеку от дороги ферме, и прошептала на ухо Йонгдену:
— Когда лама уедет, мы пойдем попросим простокваши на ферме.
Я говорила очень тихо, но старик, по-видимому, расслышал. Он устремил на нас испытующий взгляд и долго меня рассматривал, повторяя вполголоса: «Ниигдже». Потом он отвернулся.
Лошадь отбежала недалеко, но разыгралась, и трапа было трудно к ней подойти. В конце концов ему удалось набросить ей на шею веревку, и тогда лошадка сразу послушно пошла за своим молодым хозяином.
Лама продолжал сидеть неподвижно, устремив глаза на идущего к нам трапа. Вдруг последний остановился, на мгновение замер в сосредоточенной позе, потом подвел лошадь к скале и, привязав ее там, сошел к дороге и направился к ферме. Вскоре я увидела, что юноша возвращается, неся в руках какой-то предмет — издали я не могла разобрать, что именно.
Когда он подошел ближе, «что-то» оказалось деревянной миской, полной простокваши. Трапа не поставил ее перед учителем, но продолжал держать в руке, вопрошая ламу взглядом: «Это то, чего вы хотели? Что мне теперь делать с этой миской?»
На эти безмолвные вопросы лама ответил утвердительным кивком головы, приказывая ученику отдать простоквашу мне.
Второй подобный случай произошел, собственно, не в Тибете, но на пограничной территории, входящей в китайские провинции Кансу и Сзетшуан.
На опушке огромного леса, протянувшегося между Таган и перевалом Кунка, к моей маленькой группе присоединились шестеро путешественников. За этой местностью утвердилась дурная слава — по ней бродили дерзкие тибетские мародеры и, когда путникам не удавалось миновать ее, они старались объединяться, по возможности, в крупные и хорошо вооруженные караваны.
Пятеро из наших товарищей были китайскими купцами, а шестой оказался нгагс-па бон-по — великаном с длинными волосами, замотанными в кусок красной ткани и уложенными в гигантский тюрбан.
Как всегда, стремясь узнать что-нибудь новое о религиозных учениях и обычаях тибетцев, я пригласила одинокого странника разделить наши трапезы, надеясь заставить его разговориться на интересующие меня темы. Великан рассказал: он направляется к своему учителю, магу Бон-по, сейчас занятому совершением большого дубтхаб (магический обряд) на одной из окрестных гор. Цель обряда — порабощение демона, ожесточенно преследующего своей злобой одно из небольших местных племен.
После многочисленных дипломатических околичностей я выразила желание навестить мага. Бон-по, не раздумывая, возразил — это немыслимо, учителя ни в коем случае нельзя тревожить в течение всего лунного месяца, пока совершается обряд.
Понимая, что настаивать бесполезно, я решила схитрить и поехать вслед нгагс-па, когда он распрощается с нами за перевалом. Если я явлюсь без предупреждения, может быть, нам удастся хоть мельком увидеть магический круг и другие ритуальные аксессуары волшебника.