пароход этой ночью?
- Возможно, - ответил ему брат Тимофей и протянул казаку длинный тяжёлый свёрток.
- Никак ружьишко какое? – едва взвесив в руках свёрток, догадался Тютин.
- Ружьишко, – отвечал брат Тимофей. – Думал, сам постреляю, ну раз уж приехал – давай ты.
- Кого надобно хлопнуть? – сразу спросил казак. – Вы, наверное, Стервь Холодную приговорили?
- До неё не добраться, - с сожалением отвечал ему Квашнин. – Она из своего дома носа не показывает. А у второй твари паровой земляной крейсер, бронированный. Его из винтовки тоже не взять. Поймать её без брони – так это поди попробуй распознай, где она бывает, так что ты опять не угадал, брат.
- Ну а кого же тогда стрелять будем?
- Прожектора, – неожиданно произнёс Елецкий. – Мы с Аполлинарием думали, что он будет лодку запускать, а я прожектора выключу, теперь же прожектора за тобой. А винтовочку погляди, попробуй, пристреляй; с этого берега до прожекторов полтора километра будет.
- С вон той удобной площадки, - указал инженер на небольшое возвышение на берегу реки, - до первого прожектора тысяча двести семьдесят метров.
- Ну, казак, попадёшь? – ухмылялся брат Тимофей.
Тютин поставил свёрток рядом с собой, прислонив его к дивану, а сам встал в своей двуколке и приставив руку козырьком ко лбу, стал вглядываться в далёкий левый берег Эльбы.
- Ну, что скажешь, казак? – подначивал его Елецкий. – Попадёшь?
- Далековато, - задумчиво отвечал тот, не отрывая глаз от противоположного берега. – Сейчас не шибко хорошо видно эту заразу… Но ведь ночью, надо думать, он будет светить!
- Будет, будет, это ты не сомневайся, – заверил его инженер.
Они переглянулись с братом Тимофеем и тот, тоже улыбаясь, сказал:
- Ладно, казак, ты ружьишко-то погляди. То ружьишко не простое.
- А какое же? – Тютин стал разматывать ткань, в которую было обёрнуто оружие. – Волшебное, что ли?
- Волшебное, волшебное, - заверил его Елецкий. – Вон, собутыльник твой сотворил волшебство.
А казак развернул и стал рассматривать винтовку.
- Ишь ты! Немецкая? Однозарядная, – он вытянул затвор. Заглянул в ствол. – Нарезка хорошая. Сколько тут? Семь миллиметров?
- Русская, курсант Михайловского артиллерийского училища Мосин придумал. Под унитарный патрон семь шестьдесят две.
- О, наша, значит, – вишь ты, а на вид не хуже немецкой или аглицкой какой, – Тютин продолжал рассматривать оружие и наконец дошёл до главного, ещё не виданного им. – А это что? Для чего сюда подзорная труба привинчена?
- А как ты думаешь? – спрашивал его брат Тимофей.
- Загляни в неё и наведи на тот берег, - предлагал Квашнин. – Погляди, может, что увидишь.
-О! Ты глянь, - восхитился Тютин, приложив приклад к плечу, а глаз к окуляру оптики. – Всё вижу.
- Прожектор видишь? – интересовался Елецкий.
- Кажись, вижу, – медленно отвечал казак, не опуская оружия и продолжая рассматривать противоположный берег.
- Их шесть штук, два справа от корабля, два слева и два на самом линкоре, - стал объяснять Квашнин. – Баркас со взрывчаткой пойдёт отсюда, так что нас интересуют в первую очередь те два, что ты сейчас должен видеть. Если их не нейтрализовать, пулемётчики расстреляют лодку.
- Ага, понял, - всё так же не отрывая глаза от подзорной трубы, говорил Тютин. – Значится, два прожектора. Ага, вижу оба… Надо будет их выключить.
- Прячьте винтовку, - произнёс брат Тимофей, который успевал поглядывать по сторонам, - люди едут.
Тютин тогда сел на свой удобный диван и стал заворачивать оружие обратно в тряпку. Сам же спрашивал задумчиво:
- Значит, надобно погасить прожектора? Два их там значит? Ну, ладно…
- Лучше, конечно, будет выключить и те, что на самом линкоре стоят, - объяснял Квашнин, - у них, конечно, угла на наш фланг не хватит, но кое-какой свет они дать могут. Но главные цели – это два правых прожектора. Ночью, когда они работают, их отлично отсюда видно, – прикидывал он, достав из кармана небольшую складную трубу и глядя в сторону верфей. – Думаю, ты не промахнёшься.
- Так-то оно так, - не очень убеждённо рассуждал Тютин, - но хотелось бы к новому ружьишку-то приноровиться малость.
- Приноровишься, приноровишься, - соглашался с ним брат Тимофей, протягивая ему небольшой, но тяжёлый узелок, - тут тридцать патронов, поехали, покажем тебе место, где можно пострелять будет.
- Вот, вот это дело, - сразу оживился Тютин.
***
Леди Рэндольф полагала, что этим утром старуха её… Нет, на похвалит. На это американка не рассчитывала, но надеялась, что Холодная леди хотя бы проявит интерес к информации, которую Дженнет Рэндольф Черчилль удалось получить, и уже этим хоть как-то поддержит её. Хотя бы не будет устраивать очередную выволочку.
Она даже сняла шляпку, чтобы лишний раз не злить старуху своей непочтительностью, и, дождавшись, когда лакей откроет ей дверь, вошла в кабинет своей руководительницы.
- А… Леди Рэндольф, - холодно встретила её начальница, она что-то писала и, едва подняв глаза на вошедшую, продолжила своё занятие.
- Доброе утро, леди Кавендиш, – американка присела в книксене.
- Доброе утро, - отвечала ей старуха, не отрываясь от своего занятия. – Надеюсь, у вас есть что-нибудь интересное?
- Да, я как следует поработала с тем старым рыбаком, у которого русская фанатичка снимала комнату; он долго не хотел ничего говорить, но Саймс всё-таки смог уговорить его открыться.
- И что же вы выяснили? – всё так же, почти не проявляя интереса, спрашивала герцогиня.
- Под утро старик не выдержал и назвал имя этой девки. Её звали Гертруда Шнитке.
- Имя, скорее всего, она ему сообщила вымышленное, – благоразумно заметила начальница.
- Он видел её новый паспорт! – почти радостно произнесла леди Рэндольф.
- Сколько она прожила и что делала у этого рыбака? – леди Кавендиш перестала писать и уставилась на американку своими воспалёнными глазами.
- Она пробыла у него два дня и три ночи, а потом ушла. Почти всё время проспала. Потом поела, он купил ей платье, и она сразу попросила его увезти её. И он согласился. Она хорошо ему заплатила.
- Гертруда Шнитке? – герцогиня чуть призадумалась. – Кажется, это не очень распространённые имя и фамилия для нижней Германии.
Насчёт этого американка ничего сказать не могла. Но она знала другое:
-