Честно говоря, мало кто верил, что этот эксперимент нам удастся. Все думали так: приедут артисты, дурака поваляют, потом уедут и будут перед камерой изображать юнкеров. Но не тут-то было…
Но уж во что вообще никто не верил, что и Меньшиков, и Ильин окажутся в казарме на это время с юнкерами вместе. Вот это как раз и называется – настоящие артисты, настоящая работа.
И вновь строевая, по несколько часов каждый день. И именно это позволило нашим ребятам-артистам пройти по Соборной площади не хуже, чем кремлевские курсанты. Убежден, не было бы этих трех месяцев Костромы – не возникло бы этой юнкерской выправки, юнкерской доблести и юнкерского братства.
На последнем этапе съемок мы снимали лагерь американских кадетов, снимали его в Португалии. Очень трудно заканчивать картину, в которой сто восемьдесят семь съемочных смен, почти сто шестьдесят тысяч метров пленки, четыре страны, четыре времени года. В общем, целая жизнь.
Джулия Ормонд в роли Джейн
Вроде бы съемка как съемка, как каждый день, за одним только исключением, это был день последний – сто восемьдесят восьмой. Сцена осложнилась еще и тем, что в этот последний день (надо сказать, что в Португалии в те две недели, пока мы снимали, была жара, ни облачка, – и все шло «как по маслу») небо над океаном заволокло серо-бурыми тучами. Местные жители предупредили, что надо снимать скорее, эти тучи – предвестники ненастья, которое может продолжаться целую неделю. И опять, как тогда на пруду, счет пошел на секунды. В эти минуты никто, включая меня, не думал о том, что это последний план фильма, не хотел об этом думать.
Я запретил себе об этом думать, но знал, что сейчас произнесу в последний раз в фильме «Сибирский цирюльник» слово: «Мотор!» Между первым днем и сегодняшним лежала огромная картина, гигантский труд, полтора года жизни – моей, моей семьи, моих друзей; но самое странное, и только потом я это понял, что во время этого кадра я все время ощущал тягучее, томительное желание, чтобы ничто не заканчивалось, не кончалось. Не знаю почему, казалось бы, все устали, действительно устали, и слишком много было проблем, но само ощущение счастья от того, что ты создаешь целый мир, что ты что-то неоценимо важное делаешь, и это иногда получается, и что за тобой стоят твои друзья, и на пленке возникает жизнь тех, кого ты любишь и ждешь, чтобы их полюбили другие, совершенно поразительно порождало во мне страстное желание, чтобы все это длилось дальше.
Но все кончается. И нужно было сказать: стоп! И я это сказал. Наш марафон закончился. И как бы ни тяжело было одиночество каждого бегуна в отдельности и всех вместе на этой длинной дистанции, но самое главное произошло – мы добежали до своего зрителя.
* * *
Меня звали на каннский конкурс, но я не поехал. Мне это не‑ин-те-рес‑но! Наступает момент, когда нервное, потное ожидание решения жюри сменяется безразличием. Оценка критики или коллег не в состоянии ничего изменить в моем отношении к фильму. Дадут или не дадут – какое это теперь имеет для меня значение?
Я ведь сам побывал в роли председателя жюри и на Берлинском фестивале, и на Сан-Себастьянском и хорошо знаю закулисную кухню. У меня не было морального права подставлять «Цирюльника». Картина – не мое личное дело, это коллективный труд, а вокруг фестивальных призов и наград слишком много случайностей и политики.
Максимум, что мы могли себе позволить, – дать «Цирюльника» в качестве фильма-открытия на Каннский фестиваль. Он стал открытием фестиваля.
Никита Михалков в роли императора Александра III
Повторяю, я выиграл главное: на съемках царила удивительная атмосфера братства, о которой можно только мечтать. И второе: картину принял зритель. Чего еще желать? «Цирюльник» потому и сработал, что появился вовремя. И это не моя заслуга, вот, дескать, какой провидец. Нет, это Господь управил.
А такой фильм в самом деле ждали. Поэтому он и через два года продолжал собирать полные залы. Скажем, в Питере, в кинотеатре «Аврора», картина выдержала тысячу сеансов, администрация хотела снять ее с проката, а люди не дали.
* * *
Почему я играл императора? Потому что мы похожи ростом и телосложением – это раз. Потому что я считал за честь его сыграть – это два.
И третье, самое главное: я никому из артистов не мог доверить жизнь и здоровье мальчика, который должен был скакать с императором на передней луке седла. По скользкой брусчатке, да еще под гром литавр оркестра. А так как я хорошо держусь в седле, за это сам и взялся.
«Отец», «Мама» (2003)
Был повод – столетие мамы и девяностолетие отца, тогда, слава богу, живого. А затем формальная необходимость снимать о них картину переросла в реальное желание узнать о них побольше самому. Все, что я узнал про отца, когда стал с ним разговаривать, все это вдруг обрело совершенно невероятный эффект для меня.
Думаю, в процессе этой работы я довольно многое впервые смог для себя сформулировать, а еще больше сумел вдруг просто понять – почему так, а не иначе. Ведь очень многое из того, что связывает с матерью, с отцом, не понимаешь, пока ты растешь. И только потом, со временем, осознаешь. Кем ты стал. Кем станут твои дети.
Думаю, отец не рассказал бы всего того, что говорил мне, любому журналисту. Да и журналист попросту не догадался бы (или не дерзнул бы) спросить все то, что спрашивал я. Как, например, умещаются в одном человеке потрясающие детские стихи, детская психология с абсолютным отсутствием интереса к детям? А очень просто. Он же сам – ребенок. И ощутить это, и рассказать мне было очень важно.
Одна журналистка мне сказала, что после просмотра фильма «Отец» по телевидению ночью бросилась звонить в Киев отцу, с которым не разговаривала двенадцать лет.
Вот это самая большая награда. Если твоя картина побуждает вспомнить о родителях. Или сравнить своих родителей и чьих-то. Или себя с отцом сравнить. Это уже есть духовная работа.
Позвоните родителям.
«12» (2007)
Когда-то я ставил в Щукинском училище спектакль по одноименной пьесе Роуза, делал инсценировку картины Люмета. Вышло забавно: из-за киносъемок во время учебного года, что в ту пору считалось серьезным нарушением дисциплины, меня выгнали из «Щуки», вымарали фамилию на афише. Тем не менее ребята премьеру сыграли. Говорят, получилось неплохо.
Тогда мне была интересна метаморфоза, которая происходит с персонажами, вынужденными принимать решение.