— Спасибо, не нужно.
— Не стесняйтесь, у меня есть другая. К тому же, от дара, сделанного перед древом Офель, нельзя отказываться.
— Это вы только что придумали? — я улыбнулась, но позволила ему положить цепочку на мою ладонь.
— Вы мне льстите, я не такой изобретательный. — Парень защелкнул хитроумный замочек. — Можете надевать. — Я последовала совету и убрала прохладный лист за неглубокий вырез платья. — Теперь вас еще и дар друга оберегает.
— Что это значит?
— Искренний дар перед древом — дар друга. Если цепочка порвется, вы в беде.
— Простите, как вас зовут? Может, представитесь, если уж мы теперь друзья?
— Ох, простите! — брюнет надул щеки, качая головой. — Матушка приказала бы меня выпороть!
— Непременно! И была бы права!
— Я Аматар. — Он отвесил красивый поклон. — Средний принц-дракон.
Глава 4 Слезинки на ресничках
Саяна
Дорога была долгой. Я попыталась расспрашивать Горана о моей — или уж скорее нашей — жизни, но все его объяснения в голове попросту не усваивались. Потому что думалось только о малышах. Мы пересаживались с одного вида транспорта на другой — вертолет, самолет, машина — а я никак не могла свыкнуться с мыслью, что у меня есть дети. У нас с Драганом. Двое маленьких карапузов. Мальчик и девочка. Саян и Горана.
Дурацкие мысли терзали душу. Вспомню ли я их? А если нет? Вдруг они останутся для меня чужими? Вдруг не удастся их полюбить? Какой я была матерью? С такой-то жизнью? Что сейчас смогу им дать? Как защитить, воспитать, научить, если сама толком не понимаю, что делать?
За окнами джипа мелькал Стамбул. Уверена, что раньше любила его, чувствую. Но сейчас не до него. Особняк у меня тоже интереса не вызвал. Я быстро прошла внутрь и в душе все перевернулось.
Помню этот плач! Слышала его во сне. Два малыша звали маму. Никого не слушая, не обращая внимания на тех, кто двинулся ко мне, чтобы обнять, я стрелой, пулей, молнией взлетела по лестнице, ворвалась в комнату и увидела их. Мальчик-блондин с моими глазами и темноволосая девочка, лежавшие на огромной кровати. На их ресничках дрожали слезинки.
— Зайчики мои! — я легла рядом с ними, и карапузы затихли, перестав плакать. Из меня же, наоборот, слезы полились ливнем. Мои дрожащие руки гладили животики малышей, перебирали прядки их мягких волос, касались крохотных пальчиков. Да, память не вернулась волшебным образом, но в самой сердцевине души расцвела та любовь к моим детям, что зародилась, должно быть, в тот момент, когда я ощутила их в себе. Она никуда не делась — потому что ее невозможно вытравить из меня, ни водой Леты, ни чем-то другим. Эта любовь останется с ними, чтобы оберегать и помогать, даже если меня не станет.
Проклятый Алекс! Он отнял мои воспоминания о том дне, когда во мне появилось первое подозрение, что внутри кто-то есть. Стер то мгновение, когда рука легла на еще плоский живот, ощущая, как замирает сердце. Украл счастье того времени, когда дети росли в моем чреве. Забрал воспоминания о том, как они впервые толкнулись, как устраивали революцию, проснувшись ранним утром и разбудив маму, как икали, заставляя меня хохотать, как родились, дав возможность наконец-то взять их на руки, посмотреть в опухшие глазенки, пересчитать пальчики и прикоснуться к мокрым волосикам! Я захлебнулась плачем, выпуская боль от такой несправедливости. Все утеряно — самое сладкое, драгоценное и неповторимое! Мерзавец!!!
Так, надо успокоиться. Сделать вдох через всхлипы, медленно выпустить воздух наружу. Все кончилось. То время позади, его не вернуть. Но впереди вся жизнь, которую я проживу так, чтобы не пропустить ни мгновения! Мы проживем. Мой замутненный слезами взгляд остановился на лице Горана, что стоял рядом. Оно было мокрым от слез.
— Забыл уже, какие они, когда не плачут.
— Почему?
— Они плакали, не переставая, с того момента, как этот ублюдок похитил тебя. — Срывающимся шепотом пояснил мужчина, подойдя ближе к кровати. — Затихали, только когда я укутывал их в твой халат — он пах тобой. А теперь улыбаются — мама вернулась! — на его лице тоже протаяла нежная улыбка.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Мама вернулась. — Эхом повторила я, коснувшись сначала щечки сына, потом вытерев мокрую дорожку от слезинки на личике дочери. Не отойду от вас больше, любимые мои крохи, ни за что! — Можно мне побыть с ними? Все остальное потом, хорошо?
— Конечно, родная. Но придется потревожить вас через несколько часов, чтобы покормить их.
— Делай все, что необходимо.
— Хорошо. — Горан тихо вышел из комнаты.
Я положила руку на их животики. Саян обхватил мой большой палец, Горана цепко сжала мизинец. Просто лежать рядом и смотреть на них, смотреть, смотреть, смотреть…
Я резко открыла глаза. То самое ощущение, когда говорят — словно что-то толкнуло изнутри. В комнате было темно, и потребовалось время, чтобы вспомнить последние события и сориентироваться. Я дома. Так необычно звучит! Но что за странные ощущения? Рубашка будто мокрая. Рука скользнула на грудь. Мокро, липко. Что такое? И запах, непонятный, но смутно знакомый. Я посмотрела на малышей, которые проснулись и вовсю водили носиками, будто принюхивались, и меня осенило — молоко вернулось! Вот такие чудеса!
— А вы все уже поняли, да? — с губ сорвался смех. — Тогда сейчас будем вспоминать, как вас кормить. Дайте мне минутку. — Я встала с кровати, крохи захныкали, недовольные тем, что молокозавод сбегает. В рекордные сроки ополоснув грудь, я переоделась в халатик, что висел в ванной, и вернулась к ним. — Ну, кто первый? Может, ты, доченька?
Осторожно взять на руки, положить головкой на сгиб локтя, достать грудь… Маленький ротик сам поймал сосок, зачмокал, и Горана довольно засопела. Все просто. Тело помнит. Я погладила ее по головке и даже не услышала, как в комнату кто-то вошел. Лишь почувствовав, что рядом кто-то есть, подняла глаза и увидела Горана с двумя детскими бутылочками в руках.
— Но как?.. — Потрясенно прошептал он.
— Вот такое чудо, — отшутилась я. — Оно просто вернулось. Не знаю, как. И если честно, мне все равно.
— Это ты — чудо, — мужчина отвел взгляд.
— Не стесняйся, это и твои дети тоже. Садись, поможешь.
— Как скажешь. — Горан присел на край кровати, положил на плечо полотенце, взял у меня наевшуюся Горану и, поставив столбиком, осторожно постучал по ее спинке. Девочка смачно рыгнула, выпустив воздух и немного молока осталось на полотенце. Чувствовалось, что санклиту не впервой. — Наелась маминого молочка, зайчонок? — заворковал он, и мое сердце сделало кульбит, сжавшись от нежности.
Я отвела взгляд и начала кормить Саяна, что терпеливо ждал своей очереди. Его светлые кудряшки мне кого-то напомнили, но воспоминания были все также неуловимы. А вот Мачу-Пикчу воскресить в памяти удалось без проблем. Как забыть, что завидовала ее тихому семейному счастью, не подозревая, что сама родила двух таких потрясающих карапузов! Вот оно, мое место — рядом с ними тремя, детьми и мужем. Вместе мы со всем справимся, обязательно!
- Справимся, родная. — Голос Горана прозвучал тихо, но в нем было столько уверенности, силы, любви, что я не сразу поняла, что сказала это вслух, завороженная ими.
Засыпающий Саян отправился к папе. Уложив его к уже уснувшей сестренке, Драган посмотрел на меня.
— Ты, наверное, голодна?
— Не думала об этом. — Желудок недовольно забурчал.
— Всегда забываешь поесть. — Супруг вздохнул. — Теперь ты снова их кормишь, надо самой хорошо питаться.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Похоже, этим у нас заведуешь ты?
— Верно. Пойдем на кухню.
— Как скажешь. — Но стоило отойти от постели, как малыши захныкали. Мы с Гораном замерли. Они стихли. Я сделала шаг — послышался плач.
— Все в маму, — вздохнул санклит, уложив их в переносную колыбельку. — Или будет, как они хотят, или начнется шантаж!
— Я, вроде бы, Ангел! — возмутилась моя вздорная половина.