Читать интересную книгу "Я у себя одна", или Веретено Василисы - Екатерина Михайлова

Дорис Лессинг

Что же мы дергаемся, в самом-то деле? Жизнь как-никак сложилась, даже во многом удалась. Что такого теряем, ведь и в более молодые времена большинство из нас много работали дома и на службе и не строили свое существование "вокруг внешности" — трагедия профессиональных краса­виц редка и не очень понятна обычной женщине. Разве мы выбрали бы иначе, если бы вдруг нам предложили этот выбор? Наверное, все-таки нет... Пожалуй, дело в другом: в том, что становится предельно ясно, что такого выбора уже никто и не предложит. Не о принятых решениях мы жа­леем, а о самой их возможности. Не о несбывшихся надеждах, а о смелости надеяться снова и снова, когда "у нас в запасе вечность". И даже те из нас, кто крепко-накрепко прикипел душой и телом к своим спутникам жизни, кругу общения, трудам и профессиям, до поры до времени позволяют себе помечтать: вот начнется что-то новое, вот прорежется новый мой голос, вот удивлю саму себя и всех вокруг... И выбора этого, казалось, навалом. А в настоящей, случившейся и состоявшейся жизни он только тот, который был: как сделан, так и сделан. Один, второй, десятый... тогда казавшийся судьбоносным и едва ли не последним, иногда трудный и мучительный, но он был. И — состоялся.

В книге "Необходимые утраты" Джудит Виорст пишет:

"И порой мы начинаем чувствовать, что в это время нашей жиз­ни приходится прощаться постоянно, терять одно за другим. Нашу талию. Наш кураж. Ощущение жизни как приключения. Наше стопроцентное зрение. Нашу веру в справедливость. Нашу юную серьезность. Нашу молодую дурашливость. Нашу мечту когда-нибудь стать знаменитой теннисисткой или телезвездой, сенатором или женщиной, ради которой Пол Ньюман в конце концов оставит свою Джоанну. Мы расстаемся и с надеждой про­честь все книги, которые когда-то пообещали себе прочесть, и с планами побывать везде, где когда-то собирались обязательно побывать... и уже не надеемся, что однажды именно мы спасем человечество от рака или от ужасов войны. Мы даже оставляем надежду "похудеть навсегда" — вместе с тайной надеждой на бессмертие.

Мы словно утрачиваем опору. Нам неуютно, мы испуганы. Что-то случилось с самым центром нашего бытия — он больше не удер­живает все на своих местах, жизнь прямо-таки разваливается на части. Неожиданно у наших знакомых, а то и у нас самих начи­наются измены, разводы, сердечные приступы, рак. [...] И в каж­дой "болячке", в каждом возрастном ограничении слышится на­поминание о том, что мы смертны. А глядя на постепенное (или не такое уж постепенное) старение и упадок отцов и матерей, мы понимаем, что скоро нам предстоит утратить тех, кто всегда был нашим живым щитом — стоял между нами и смертью. Они уйдут. И настанет наша очередь"[47].

Кризис середины жизни не обязательно приходит в сорок. И называется он так не потому, что его место точно посредине: узнать, где расположена эта самая середина, можно только тогда, когда от всех наших надежд и впрямь останется прочерк между двумя датами. "Середина жизни" — это такое ме­сто, где еще очень хочется (и как будто даже еще и возможно) продолжать жить как раньше, но все уже не так. Это время, когда мы принимаем важ­ные решения, хотя сами можем не очень это осознавать. Будем ли мы де­лать вид, что ничего не происходит — игнорировать изменения, отрицать или подавлять свои страхи, печаль, тревогу? Станем ли цепляться сверх ра­зумных пределов за "маленькие хитрости" — то за крем из дорогой баноч­ки, то за "по-тря-сающую" диету, то за уроки тенниса? Или, наоборот, неза­метно для себя решим, что "уже все" и воспользуемся негласной привиле­гией немолодых теток есть что попало, красить губы не глядя и говорить о болезнях? И тот, и другой путь — это защита от нормальной драмы, нор­мальной боли и мучительного, но необходимого опыта потерь. Первый по­зволяет сосредоточиться на частностях, разменять одну большую несбы­точную надежду на много маленьких и не столь очевидно иллюзорных; второй лучше всего описывается присказкой "брось, а то уронишь". По-на­стоящему важны не сами решения — и я намеренно упоминаю о самых по­верхностных, самых житейских их проявлениях: не о профессиональном росте, не о значимых отношениях, не о духовном развитии — важен их за­щитный характер. Там, где привычная почва закачалась под ногами, очень трудно не зажмуриться со страху и не плюхнуться на ближайшую кочку. Возможно, понадобится время, проводники, крепкий посох. Возможно, при­дется учиться ориентироваться в этой незнакомой местности и вновь узна­вать, что горькие ягоды могут оказаться целебными, а очаровательные зе­леные лужайки — скрывать опасную топь. Не исключено, что замолчат знакомые и не раз выручавшие в трудную минуту голоса: ни хрустальный башмачок, ни благословенная куколка, ни корявая открытка от сына-пер­воклассника из домашнего архива, ни любимая книга, всегда расставляв­шая все по своим местам, в этом сумрачном лесу могут не заговорить, не засветиться, не вывести на нужную тропку. Но у сумрачного леса середи­ны земной жизни есть свои голоса, и часто они поначалу пугают, потом пе­чалят — и только потом подсказывают. А поскольку и в этом месте нам не суждено задержаться надолго, а грядущее напрямую зависит от направле­ния нашего движения, стоит к ним прислушаться.

Вот работа, которую сделала на группе красивая, умная, много и успешно работающая женщина Лера. Ее тема сначала звучала так: "Что-то случи­лось с моей жизнью в последнее время. Я все чаще задумываюсь: а надо ли мне все это? Как будто завод кончается — а ведь еще жить и жить". О, сколько ненужных советов можно дать по такому поводу, сколько готовых рецептов! Если ранжировать их все по степени тривиальности, то в первую десятку непременно попадут рекомендации "завести любовника", "поду­мать о тех, кому ты нужна", "сменить занавески" (работу, квартиру, цвет волос или что-нибудь еще), "поехать отдохнуть", "относиться ко всему фи­лософски", "сходить к астрологу" и "заняться собой". Кто-то из мудрых го­ворил, что, к сожалению, на каждый хороший совет нужно еще десять о том, как ему последовать. Мне Лерина жизненная ситуация — по крайней мере ее первое предъявление — напомнила, скорее, один анекдот... Его первый, чаще всего и последний смысл кажется мне чистой воды "обман­кой", способом не увидеть второй. "Ударилась Василиса Премудрая о зем­лю... лежит и думает: "А не хватит ли мне уже?". Уверяю вас, большинство слушателей понимают это так, что, мол, героиня известной сказки (мы-то помним, что наша Василиса ни о какую землю не ударялась и никем не оборачивалась; возможно, здесь речь идет о тезке — Царевне-Лягушке) выпила лишнего. По-моему, алкоголь тут вовсе ни при чем. Грянувшись о землю, герои волшебных сказок в очередной раз становились кем-то еще и решали очередные неразрешимые задачи: спасали, догоняли, скрывались от погони и прочее. В этот раз волшебство не срабатывает: "лежит и дума­ет" все та же Василиса. И совершать очередной женский волшебный под­виг ей совсем не хочется — а не хватит ли? Сколько ж можно? Как будто завод кончается — а ведь еще жить и жить... (Да ведь и в сниженном "ал­когольном" варианте не без этого: чего-то героиня "перебрала", приняла, как говорится, лишнего...) Пока мы молоды и решаем свои первоочеред­ные жизненные задачи, нас поддерживает мысль, что за перевалом будет спуск, еще рывок — и немножко расслабимся. Вот подрастут дети — и... Вот закончу диссертацию... Вот поставлю на ноги свой отдел... Вот переве­зу родителей поближе... В минуты пронзительного трезвого видения вдруг понимаешь: это "вот сделаю — и..." — всего лишь средство. Возможно, способ собраться, подтянуть силы для очередного рывка. Возможно, попыт­ка уговорить себя не думать о других задачах, временно оставленных ради главной. Но главной ли? Что упущено, чем заплачено за победы и малень­кие — или не маленькие — чудеса терпения, изобретательности, невероят­ной женской живучести?

Порасохлась моя старая лира,

Пооблезла с нее вся позолота.

Что ж тут странного? На ней между делом,

Между стиркой и готовкой бряцали.

Забавляли ею плачущих деток,

Забивали дюбеля в переводы,

И пристроив между двух табуреток,

В семь рядов на ней сушили пеленки.

Что ж ты плачешь, нерадивая баба?

Что ты гладишь ослабевшие струны?

Ты сама лежишь меж двух табуреток

И сломаешься вот-вот посередке.

Марина Бородицкая.

Из древнегреческого

...Первые ассоциации, какими бы неуместными они ни казались, кое-какую ценность представлять могут, однако смело за ними идти тоже не стоит.

Ощущение бессмысленности и потеря энергетического потенциала могут быть симптомом "личного времени перемен", но могут означать и многое другое. В общем-то, каждой взрослой женщине знаком порой еле ощути­мый, порой отчетливый до отчаяния внутренний голос: "Больше не могу!". Можем. Проверено.