— Енох приложил руку к своему влажному лбу и пошатнулся.
Эстер подалась вперед и сказала:
— Енох... пожалуйста, позволь ему... — Но она резко замолчала, когда рука, только что утиравшая лоб Черного Ворона, внезапно сжала ее горло. Со сдавленным вздохом она отстранилась, запнулась и чуть не упала на пол. Отступив назад, она оказалась в том участке комнаты, что был плотнее всего укрыт тенями.
Енох обратился к своей жене, глядя на сына пустыми и мертвыми глазами:
— Принеси ремень.
Она заколебалась, прижав обе руки к горлу, а затем отступила еще на несколько неуверенных шагов в угол и прижалась спиной к камням.
Черный Ворон прошел мимо нее к настенному крюку, на котором висел трехфутовый кусок кожи. Он снял его и приказал своему сыну:
— Сними рубашку и повернись.
Адам понял, что в его короткой жизни настал тот момент, когда пора отличать истинное от ложного. Странно, что он чувствовал себя настолько спокойным, настолько… контролирующим эту ситуацию, что его сердце почти не билось. Ему предстояло выбирать, что будет дальше. Только ему и никому больше. Он посмотрел на свою мать, съежившуюся в углу, затем на отца. Он увидел в глазах Еноха гнев и отвращение, но ни капли любви. Нет. Черный Ворон мог бы произнести множество слов во время своих шестичасовых субботних тирад, которые должны были вызвать страх перед Богом-разрушителем в его пастве, но этот маленький испуганный человек ни одного слова не сказал мэру и шерифу в защиту своего сына.
Нет, Адам больше не будет подчиняться приказам этого труса.
Когда он произнес это слово, его вытянутое лицо было спокойным, а голос тихим:
— Нет.
— Что ты сказал?
— Я повторю это, если нужно. Я сказал…
— Как ты смеешь!
— Что? — хмыкнул Адам. — Бросать тебе вызов? О, да. Я смею.
Услышав эти слова, Енох Блэк громко ахнул. Он отшатнулся на шаг, как будто его ударили по лицу острым камнем, но он выпрямился, стиснул зубы, обернул ремень вокруг своей руки и закрепил его.
— Так тому и быть, — сказал он.
Первый удар пришелся по левому плечу Адама. Второй по правому. Третий снова по левому плечу, а четвертый ужалил правую руку.
Адам вздрогнул от боли, но усилием воли удержал на лице полуулыбку-полугримасу. Будь он проклят, если прольет хоть одну слезинку. Он сказал:
— Это лучшее, что ты можешь сделать, отец? Я думаю, что Бог разочарован в тебе.
После этого замечания удар пришелся Адаму в грудь, как и следующий. Когда мальчик выпятил грудь в еще большем неповиновении, Черный Ворон зарычал от усилившейся ярости, и его бледные щеки запылали. Он отвел руку назад и ударил сына по лицу.
— Енох! — в ужасе закричала Эстер — Остановись, я тебя умоляю!
Но просьб и причитаний было недостаточно, чтобы остановить праведный гнев Черного Ворона. Мальчишка должен был понести наказание за такое зло… за дьявола в душе, который так запятнал семью Блэков. Теперь Еноху никогда не добиться продвижения в церкви — он так и будет влачить жалкое существование, проповедуя шахтерам и пропойцам… если, конечно, те станут его слушать.
Викарий снова замахнулся. Удар по левой щеке заставил Адама отшатнуться назад, но он ухватился за край стола и не упал. Кожа снова издала свой низкий свист обещанной боли и вновь угодила Адаму в левую щеку. Когда Енох замахнулся для следующего удара, Эстер внезапно выскочила из угла и схватила его за запястье. Несколько секунд они ожесточенно боролись, а Адам наблюдал за ними, чувствуя вкус крови во рту. Затем его отец оттолкнул Эстер и повернулся к сыну, чтобы продолжить наказание, однако обнаружил, что пустой взгляд последнего совершенно лишен раскаяния или страха перед плетью. Рука Еноха задрожала. Он поднял ее для удара, но мальчик склонил свою уродливую вытянутую голову набок и холодно улыбнулся. Его зубы были окрашены кровью.
Черный Ворон попытался нанести удар… он хотел сделать это, но опустил руку и замер, тяжело дыша. Маленькая комната погрузилась в тишину, нарушаемую лишь треском огня в камине и тихими всхлипами Эстер в углу.
— Что сотворил Бог? — спросил он мальчика, его голос звучал хрипло, как у древнего старца.
Адам ответил вопросом на вопрос.
— А что сотворил ты?
Енох чуть не приподнял кожаный ремень еще раз, но его рука бессильно повисла по шву. Вся его ярость ушла, ничего не оставалось, кроме как отступить, повесить ремень обратно на крючок, помолиться с Библией в руках и подумать... Хотя нет, лучше не думать. Лучше просто молиться с Библией в руках и следовать слову Господа Бога туда, куда оно должно его привести.
Он смотрел в огонь и, казалось, видел там скачущие фигуры, которые насмехались не только над его авторитетом, но и над всей его жизнью.
— Дай мальчику… сахарный пирог, — равнодушно сказал он жене. Затем повернулся к Адаму и произнес, как и каждую ночь. — Съешь его с…
Что было дальше? Его разум был настолько искажен этими ужасными событиями, что попросту не позволял ему идти по проторенному пути.
Адам вытер рот тыльной стороной ладони и сплюнул на пол.
— Сам его ешь.
Затем мальчик пошел в свою маленькую комнатку с серыми стенами, задернул холщовую занавеску, отделявшую его мир от их мира, зажег свечу, лег на тюфяк, который был слишком коротким для его роста, и уставился на старые деревянные балки, которые утром должны были смениться потолком городской тюрьмы.
Этой ночью никто не пришел, чтобы присоединиться к нему в молитве. И за это он благодарил Бога.