Зато при выполнении любого приказа генерал Чирков, как говорится, семь раз отмеривал, прежде чем отрезать; все у него было продумано, рассчитано, проверено, так что, как правило, все задания выполнялись Чирковым безупречно. Здесь, должно быть, сказывалась его долголетняя штабная работа. Петру Михайловичу в это время было, наверное, около пятидесяти лет, и за спиной у него был немалый житейский и военный опыт, который позволял мне смело полагаться на командира 15-й дивизии во всех трудных случаях. Помню, что, когда перед прорывом на сандомирском плацдарме в январе 1945 года обсуждался вопрос о том, какую дивизию поставить в первый эшелон, я сразу же, без малейшего колебания, остановил свой выбор на дивизии Чиркова, зная, что план боевых действий будет разработан Петром Михайловичем с предельной тщательностью.
Генерал Русаков тоже был исключительно доволен. Он вообще любил всякие рискованные, неординарные затеи. Обладая большой личной храбростью, Русаков отличался умением проводить ошеломляющие своей необычностью операций, особенно ночные. При этом умел брать на себя ответственность и был всегда готов, так сказать, платить за свое стремление отступать от стандартного рисунка боя. Но, говорят, везение сопутствует умению и таланту: как правило, все ночные операции дивизии Русакова были к тому же и эффективными. Здесь, на трубе, он, видимо, тоже нашел какие-то неожиданные решения, на которые его натолкнуло обозрение местности. Генерал, оторвавшись от стереотрубы, с хитрым блеском в глазах несколько раз сказал: «Так-так…» — и, довольный, потер руки.
К сожалению, загадка плацдарма яснее не стала. Пришлось организовывать довольно многочисленные вылазки разведки на самую опушку леса. По полученным сведениям, гитлеровцы из леса не ушли.
Мы находились в исходном положении для наступления уже сутки, а добыть «языка» не удавалось никак. Последняя перед прорывом ночь. Я не находил себе места, мучительно выискивая доводы в пользу то одного, то другого решения. А время летело с фантастической быстротой. Я с тревогой и опаской поглядывал на часы. Уж не спешат ли они? Прикладывал руку то к правому, то к левому уху — и в размеренной работе механизма мне слышался бесстрастный приказ: «Да-вай, да-вай, ре-шай, ре-шай, по-ра, по-ра».
Несколько раз звонил А. С. Жадов, спрашивая, что с плацдармом, каково мое решение.
А что я мог решить?
В два часа по телефону сообщили, что проведенной разведкой боем наконец взят пленный. Свет надежды блеснул в моих глазах.
— Давайте сюда! Немедленно! — приказал я.
Пленный оказался худым, тщедушным человеком средних лет, с утомленным, измученным и каким-то опустошенным лицом. Он был очень испуган, ежился и озирался по сторонам, отвечал торопливо, сбивчиво.
— Какой последний приказ командования известен вам? — спросил я.
— Я не знаю, приказ ли это… и если приказ, то последний ли… неуверенно ответил немец, — но мне говорили… я слыхал, что есть приказ в случае, если русские, то есть если вы… если русские начнут наступать, то все должны перебраться на тот берег.
— Абсолютно все?
— Да. То есть нет. Должно остаться прикрытие.
— Это точно?
— Нет-нет! Я не могу утверждать, что это совершенно точно Но я слышал от старших офицеров, что такой приказ есть.
Что было делать? Вот и «языка» добыли, а ясности от этого не прибавилось. Что сейчас, ночью, немцы сидят на своем плацдарме, это бесспорно, потому что все попытки разведчиков проникнуть в лес, целиком занимающий плацдарм, наталкиваются на плотный огонь противника.
Перед началом артподготовки мы сделали еще одну попытку провести разведку боем в этом проклятом лесу. Проникнуть в него не удалось. Во всей полосе армии никаких активных действий с нашей стороны не велось. Я рассчитывал теперь, что активность со стороны 15-й дивизии может быть воспринята немцами как частная операция, как попытка сбросить их на западный берег Нейсе для улучшения наших позиций. Если противник подумает так, то из леса он в эту ночь не уйдет. Времени для дальнейших раздумий уже не было.
Я позвонил А. С. Жадову:
— Товарищ командующий, остается тридцать минут до начала артподготовки. Разведка подтвердила, что пока немцы за реку не отошли.
— Ну, и что решил? — спросил Жадов.
— Провожу в полном объеме артподготовку по плану, в том числе и по плацдарму.
— Хорошо. Действуй под свою ответственность. Желаю успеха, — закончил разговор командарм.
— Спасибо.
«Действуй под свою ответственность»! Это правильно было сказано. Все в итоге идет под ответственность соответствующего командира. Но чего стоит это ему! Сколько нервов, сколько мучительных раздумий! А немедленно принимаемые решения, когда времени нет на раздумье? Вот как сейчас. Принял решение. А вдруг все же ошибка?
Наступило время начинать артподготовку. Даю необходимые сигналы и кодированные команды.
В шесть часов пятнадцать минут 16 апреля наша артиллерия и авиация начали мощную огневую обработку вражеских позиций, которая продолжалась сорок минут.
Артиллерийская подготовка была спланирована командующим армией А. С. Жадовым и командующим артиллерией Г. В. Полуэктовым, можно сказать, классически. Она состояла из двух этапов: периода, обеспечивающего переправу через Нейсе, и периода, способствующего захвату и расширению плацдарма на западном берегу реки. Перед самым форсированием по всей реке вдоль участка, занимаемого 5-й гвардейской армией, наши войска должны были поставить дымовою завесу.
Под прикрытием артподготовки инженерные войска спустили на воду десантные переправочные средства и начали наводить штурмовые мостики. В шесть часов пятьдесят пять минут была зажжена дымовая завеса. И вот наступление началось. Все разом дрогнуло, ожило, зашевелилось и устремилось к реке. 15-я и 58-я дивизии действовали решительно и смело. Я взглянул на часы. Все шло буквально как по расписанию.
Вот тут я прямо-таки не знаю, что сказать… Я имею в виду эту самую дымовую завесу. Кому она больше помешала, нам или немцам, право, решить трудно…
Над рекой стояла плотная грязно-белая пелена, закрывавшая для тех, кто находился на воде, оба берега. Красноармейцы, потные, мокрые и грязные, разгоряченные боем, спешащие добраться до западного берега, и не думали надевать противогазы. Дым раздражал слизистую оболочку, все начали чихать, кашлять, тереть грязными, закопченными руками глаза.
Еще больше трудностей дымовая завеса создала для командования. Исчезла возможность вести наблюдение за ходом переправы и боем на противоположном берегу. А артиллеристы потеряли цели, и это мешало им порой вести огонь, ибо нет страшней трагедии для командира, чем обрушить огонь на своих. Но, по мнению командования фронта, дымовая завеса была необходима, чтобы скрыть от немцев направление главного удара. Может быть, она действительно эту функцию выполнила, потому что форсирование реки Нейсе прошло исключительно успешно. Но мне думается, что дело было не в ней, а в том, во-первых, что форсирование реки и прорыв обороны противника были подготовлены очень тщательно и серьезно, а авиация обеспечивала прикрытие безупречно. Во-вторых, приближался конец войны. До победы было полшага. Это ощущал каждый участник боев. Все испытывали редкостный подъем, все находились во власти страстного желания добить ненавистного врага.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});