Таким образом, с самого начала строительства имели место грубые нарушения всех известных мне СНиП (строительных норм и правил), определяющих максимально допустимые отклонения кирпичной стены от вертикали. В данном случае мне приходилось, стоя внутри объекта, поддерживать заваливающиеся внутрь стенные блоки. Тем не менее работа спорилась, и вскоре я обнаружил, что Джеф буквально замуровывает меня заживо. Я уже мысленно представил его коленопреклоненным возле возведенного им снежного саркофага и оплакивающим мой преждевременный уход из состава экспедиции. Последнее, что я успел заметить, было разгоряченное работой лицо нашего английского каменщика, промелькнувшее в небольшом квадратном отверстии в крыше, а затем и оно скрылось за последним идеально и с любовью пригнанным снежным кирпичом. Я оказался начисто отрезанным от внешнего мира: снаружи не доносилось ни единого звука, даже громкое ликование Джефа по поводу завершенной работы казалось отсюда невыразительным и вялым. «Лучше бы я оставался в палатке», – подумал я и огляделся вокруг, приноравливаясь к своему новому жилищу. Стены его, казавшиеся ослепительно белыми, когда на них падал прямой солнечный свет, сейчас в полумраке начали светиться каким-то удивительным по красоте голубоватым огнем. На стыках стенных блоков, обращенных к солнцу, свечение это было интенсивно фиолетовым. По мере удаления от стыков оно становилось не таким насыщенным, меняясь от фиолетового до едва уловимо голубого.
Мое любование чудесной игрой красок нарушил характерный скрежет ножовки, и едва я успел увернуться, как на уровне моего правого колена из стены выскочило ее стальное жало, а уже через несколько минут через отверстие в стене, отдаленно напоминающее дверь, в иглу ворвались солнечный свет и звуки окружающего мира. Снежные стены моментально вновь приобрели мертвенно бледный оттенок, как будто мои сказочные светящиеся фиолетовые обои наспех закрасили белой матовой краской. В проем просунулась физиономия великого строителя. «How are you here?» – спросила она меня на великолепном английском языке. «Могло быть и хуже», – процедил я в ответ и, став на колени, выполз наружу. «Ну как?» – спросил меня Джеф, указывая на иглу и явно любуясь своим творением. Снаружи иглу казалось больше, чем можно было себе представить, находясь внутри. Насколько мне было известно из литературы, оно было очень практичным вариантом походного полярного дома в силу своей высокой ветроустойчивости и достаточно хорошей теплоизоляции. Однако все эти преимущества в полной мере реализовывались и оправдывали затраты времени на его возведение только тогда, когда стоянка была не менее нескольких дней. В нашем варианте, когда мы разбивали лагерь всего на одну ночь, палатки были несравненно более практичными еще хотя бы потому, что их установка не предъявляла каких-то особых требований к плотности снежного покрова, как в случае с иглу.
Вечерняя связь принесла хорошую новость. Джон сообщил, что ему удалось совершить почти невозможное: уговорить компанию «Bradley» направить к нам самолет в разгар самого светлого праздника трудящихся – первого мая, а не второго, как было обещано накануне. Радость Лорана была безгранична: он получал реальный шанс выбраться из Гренландии второго мая. Все остальное было теперь в руках Божьих, то есть зависело от погоды. Лучший способ не сглазить погоду – это не думать о ней. Каждый из участников экспедиции предпочитал забываться по-своему. Мы с Джефом, например, не мудрствуя лукаво, забрались в палатку пораньше и отвели душу за прекрасным ужином, состоявшим из жареной картошки (легко готовится путем обжаривания в большом количестве масла хорошо вымоченных картофельных хлопьев) и сырных лепешек, выплавляемых из сырных самородков на медленном огне. Однако несмотря на строгое выполнение нами всех установленных вековым полярным опытом правил, утром первого мая погода не сулила ничего хорошего. Было пасмурно, туманно и – что хуже всего – абсолютно безветренно. Последнее не давало оснований для надежд на скорое изменение погоды в лучшую сторону. В довершение всего шел снег.
Я выполз из палатки около семи часов и поспешил поделиться с ребятами увиденным безобразием, не забывая при этом поздравить их с праздником. Надо сказать, что реакция абсолютного большинства из них на поздравление была значительно эмоциональнее, чем на прогноз погоды, из чего я сделал вывод о том, что «Уезжать не хочется!». Но, увы, действуя по обыкновению методом от противного, погода улучшилась, и к одиннадцати часам на небе не было ни единого облачка, вовсю сияло солнце и снежная поверхность сверкала мириадами ярких разноцветных искорок. Фробишер сообщил, что «Твин оттер» вылетел и будет у нас примерно к часу дня. В ожидании самолета прямо на нартах устроили ланч под открытым небом. Романтичный Этьенн извлек из мешка изящную коробочку, перевязанную розовой шелковой ленточкой. Париж – он и в Гренландии Париж! Произнеся приветственную первомайскую речь, Этьенн торжественно открыл коробочку. В ней оказался настоящий французский шоколад, который мы тотчас же с наслаждением съели. Этьенн был явно в ударе. «Виктор, – обратился он ко мне, – насколько я знаю, вы, русские, всегда поете по праздникам, например на 1 Мая, не так ли?» Ну, скажите, как я мог не поддержать трудящегося Французской Республики и не спеть чего-нибудь, как это обычно делаем мы, русские, особенно в дни международных праздников.
«Только вот что спеть?» – лихорадочно думал я, перебирая в уме те немногие песни, которые я знал до конца. Я бы, наверное, и до сих пор перебирал их, если бы не Этьенн! Да, да, именно ему пришла в голову мелодия «Подмосковных вечеров». Тут уж я развернулся во всю силу своих неявно выраженных вокальных способностей и допел песню до конца, несмотря на то что последний куплет ее был заглушен шумом двигателей приземляющегося «Твин оттера».
После посадки самолет, покачивая крыльями на застругах, направился прямо к нашим палаткам и остановился в непосредственной близости от передовых собак упряжки Уилла, не выключая двигателей: ему предстоял второй рейс к нам, так как за один всем было не улететь. Из распахнувшейся боковой двери на снег выпрыгнули Джон и Дэйв и своим решительным видом вмиг вернули нас из расслабляющей лирической атмосферы подмосковных вечеров в деловой ритм гренландского полудня. Содержимое кокпита самолета – а это были главным образом мешки с дополнительной одеждой и ящики с нашим продовольствием – оказалось на снегу в течение 15 минут. Лоран и Дамиан, попрощавшись с нами, запрыгнули в самолет, и он скрылся в поднимаемой винтами снежной пелене. В течение двух с небольшим часов в интервале между рейсами мы сортировали привезенное богатство. Я отобрал себе крепления «Salomon» в паре с ботинками той же фирмы: мне показалось, что в конце перехода, когда, по всем понятиям, должно быть потеплее, мне будет удобнее в этих ботинках.