Приплыли. Теперь ясно, зачем ему я. Только как-то не верится, что дар можно отнять, даже если убить того, кто им владеет. Со смертью, по моему разумению, дар должен или исчезать, или оставаться вместе с душой. Хотя, пожалуй, знаю способ, как можно его лишиться: нужно продать душу Хозяину Подземья. Тогда дар или постепенно исчезнет, или переродится в свою противоположность. Знавал я таких… уже, пожалуй, и не людей. Да что проку с моих заумных размышлений! Безумец-то уверен, что способен обрести желаемое.
— Лишенный дара умирает?
— Да, — дядя глянул едва ли не с благородной скорбью. — Но твоя девка останется жива-здорова и получит свободу, обещаю. А станешь артачиться и мешать, убью и ее. Причем ее — первой. Сначала солдатам…
— Не повторяйся, — перебил его. — Ты меня убедил. Объясни только, почему не попытался отнять у меня дар, когда я был ребенком.
— Я хотел. Но нужно было ждать, пока дар проснется и проявит себя. Иначе, как сказано в книге, забрать его не получится. Ждать, ждать, всегда приходится ждать! — нервно забормотал лорд. — Конец ожиданию пришел, когда тебе стукнуло семь, — произнес уже совершенно нормально. — Я подготовился, но нелюдь помешал совершить задуманное. Он что-то почуял, уж не знаю, как, и забрал твой дар, а заодно и часть ума. Ты выглядел полным дурачком, когда я нашел вас. Никого не узнавал, даже мать. Мы с нелюдем повздорили, сестра перепугалась, вывела тебя из замка и вернулась узнать, что и как. Я не мог уступить дар какому-то бродяге. Хватит того, что у меня из-под носа уплыло отцово наследство. Так что нелюдя пришлось убить. Подкрался со спины, воткнул кинжал в горло и в шею. Несколько раз, для верности. Это было совсем не трудно, он до последнего считал меня другом и родичем. Покончить с вором нужно было быстро, чтобы отнятый дар не успел прижиться и вернулся к тебе. Я не знал точно, получится ли, но очень надеялся. Выходит, не зря, раз сейчас ты дурачком не выглядишь, — издал довольный смешок.
— А мать? Что ты сделал с ней? — мне оставалось изо всех сил пытаться выглядеть спокойным да сжимать и разжимать кулаки. Ну, еще задавать вопросы. Я же должен узнать, что сталось с обоими родителями.
— Убил, пытаясь забрать ее жалкий дар. Не получилось, — с сожалением покачал головой. — Но я б ее все равно убил. Тебя из-за нее упустил, наследства сколько пришлось ждать…
— Она тоже считала тебя любящим братом?
— Конечно! И она, и отец.
Интересно, когда дядя спятил? Был ли он сумасшедшим, когда встретил моего отца? Да есть ли сейчас какая-то разница?.. А вот что важно узнать, так…
— Когда же ты намерен забрать у меня дар? — спросил, стараясь, чтобы голос звучал потверже и побесстрастнее.
— Сегодня ночью. Можно было б и раньше, да Горицвет уверяет, что обряд не проводят днем, когда солнце царит в небесах. Что ж, несколько часов я подожду. Колдун заодно себя в порядок приведет, а то зарос там, в подземелье, воняет, — лорд брезгливо поморщился. — Хорошо, что я велел тогда допросить его с пристрастием. Оказалось, он знает, как проводить обряд передачи дара. Сказал, что для успеха нужнен помощник-колдун, и не абы кто, а сведущий, как он. Вот почему с сестрой у меня ничего не вышло. А если обманывает, повешу мерзавца.
Выговорившись, Бор уже мало напоминал безумца, хихикать перестал, речь стала спокойнее. Глаза, наверное, не изменились, но проверять я не хотел. Чего проверять, мужик давным-давно спятивши. Это ж надо, купился на пустячную ложь бедолаги, висящего на дыбе или терзаемого раскаленным железом. Горицвет… Горецвет, на мой взгляд, куда больше подходит. Вряд ли колдун, которому я обещал спасение, мечтает убить меня во время обряда, но и сам умирать не желает, так что на его помощь расчитывать нечего. Сам он, скорей всего, утечет под шумок. Ошейник-то с него придется снять, иначе что он за помощник…
— Э-э, милостивый лорд… — я хотел кое-о-чем попросить, так что не стал в очередной раз злить Бора, называя его дядей.
— Что? — с обращением определенно угадал, мужик глядел благосклонно.
— Раз уж жить мне осталось всего ничего, нельзя ли увидеться с госпожой наместницей?
— Можно, но ненадолго. И наедине вас не оставят.
Удивил! Ясен хрен, не оставят. Но упускать возможность еще раз увидеться наяву с Малинкой я не собирался. Нет, умирать рановато, приложу все силы, чтобы задержаться на этом свете, только пырий знает, удастся или нет.
Сладенькую привели очень быстро, видно, держат где-то поблизости. Бор отпустил солдата, какого-то незнакомого, уже не Сивого, сам остался стоять у двери.
— Тимушка, — Малинка шагнула ко мне, глаза красные, но сухие, блестят лихорадочно. — Что ему от тебя надо?
— Сущие пустяки, — я притянул ее к себе, обнял, погладил по спутанным волосам, успокаивая. — Всего лишь мой дар.
— Твой дар? — она отстранилась, взглянула мне в лицо. — Разве можно?..
— Конечно, можно, — поспешно ответил я. — Проводится особый обряд, и все. Это очень просто и совсем не опасно, не волнуйся.
— Я… — она уже не выглядела такой несчастной. — Мне так жаль, так жаль! Из-за меня ты теряешь такие способности… И ты опять уйдешь…
— Ничего ценного я не теряю. И никуда не уйду. Останусь с тобой, пока не надоем. Хоть слугой, хоть шутом. А может, постельничим назначишь?
— Постараюсь придумать для тебя что-нибудь посолиднее, — прижалась ко мне, знакомо задышала в шею.
Я чувствовал, она хочет мне что-то сказать, и у самого слова вертелись на языке, но произнести их при Боре не получалось. Тогда я приподнял лицо сладенькой и поцеловал ее сначала в носик, потом прижался к губам.
— Довольно! — резкий окрик, и Малинку вырвали из моих объятий.
Когда дверь за ней и Бором закрылась, я улегся на топчан и провалился в степь. Наше спасение было здесь, трепетало в ветвях терновника…
* * *
…Я осторожно вытащил колючку из туманного лоскута, совершенно не ощутимого наощупь, потом еще две, и осталась одна, последняя. Вынул ее, и полупрозрачная лента тут же истаяла у меня в руках, вся, кроме маленького слегка истрепанного кончика. Память не вернулась. Зажав невесомый кусочек в кулаке, я с трудом пробрался меж обломанных стволиков и, не соображая, что делать дальше, сел в ковыль.
И тут… Терновник окончательно потерял власть надо мной, в голове будто распахнулись широкие двустворчатые двери, и оттуда хлынули воспоминания. Мама… Ее голос, руки, мягкие волосы, лицо, склоняющееся надо мной. Радостное… Улыбающееся… Огорченное… Встревоженно-испуганное…
Отец. Похож на Веронику. Веселый… «Покатать на плечах, Тим?» Они с матерью валяются в траве на лугу, хохочут, целуются, зовут меня…