Читать интересную книгу Вожак - Генри Олди

С Квинтом доктор состоял в переписке, обмениваясь текстовыми пакетами через гипер. Туллий не знал, почему хитроумный легат выбрал в корреспонденты именно его, но согласился без колебаний: переписка вызывала у доктора неподдельный интерес. Слог у вице-консула оказался легкий, ироничный, как в авантюрном романе. Сценки из быта туземцев, реакция астлан на видео-лекции «Ойкумена: миры на ладони», экспедиции в джунгли, когда «орлы-Y» возглавляли группу «орлов-Х», отправляясь на заготовку живых энергостабилизаторов — ответы доктора сильно проигрывали письмам Квинта в увлекательности.

Каждый «орел-Х» увозил с Острова Цапель от пяти до восьми счастливых тузиков. По прибытии на планеты Великой Помпилии тузики, уже имеющие навык корсетизации, поступали на энергорынок. Свежеиспеченные специалисты по перепрошивке координирующих сетей на нового владельца работали не покладая рук: спрос заметно превышал предложение.

— …эй, док! Докладываю…

— Строй удержали?

— Удержал, стряхнул и спрятал в ширинку.

— Отлично. Жду вас послезавтра.

* * *

— Курсант Катилина для прохождения вакцинации прибыл!

— Вольно, курсант.

— Разрешите сесть в кресло?

— Садитесь. Не сюда, в четвертое.

— Слушаюсь!

— Что говорят наши показатели? Недурно, курсант. Очень даже недурно.

— Рад стараться!

— Приступим…

Шок, подумал доктор. Да, натуральный шок. Иными словами трудно было назвать состояние доктора Туллия, когда Гней Луций Катилина впервые возник на пороге медкабинета в коллант-центре. Поначалу Туллий не узнал парня. Сказать, что курсант — теперь снова курсант! — Катилина сильно изменился, значит, ничего не сказать. Нагловатую ухмылку, не сходившую с лица курсанта в бытность на Тренге, как резинкой стерли. Канули в прошлое злые остроты, до которых прежний Катилина был большой охотник. Парень осунулся, выглядел изможденным и не вполне здоровым, но держался молодцом. Заглянув в его личную карточку, Туллий ахнул: год на интенсиве сервостиламина, и никаких подвижек. Последствия дуэли с курсантом Тумидусом вышли на хронический уровень: истончение поводков, постоянная угроза обезрабливания — и, как следствие, мучительной смерти.

Сидеть парню на игле до конца дней.

— Желаете приобрести тузика? Для стабилизации энергоресурса? — осторожно, стараясь не обидеть, поинтересовался доктор, облепив Катилину датчиками для первичного обследования.

— Никак нет!

— Хотите стать коллантарием?

— Так точно, господин обер-манипулярий!

— Давайте без чинов. Обращение «доктор» меня вполне устроит.

— Так точно, господин обер-манипулярий!

Он на войне, понял Туллий. Он на войне весь этот год. С момента дуэли и по сей день Катилина ведет войну не на жизнь, а на смерть. В прямом смысле слова: за свою жизнь против смерти, которой не пожелаешь и врагу. Коллант-центр — его последняя надежда, шанс на победу.

Единственная возможность для помпилианца лишиться рабов и остаться при этом в живых — войти в состав колланта.

Курс «солдатчины» Катилина прошел в училище. Ему уже начали колоть «офицерку», он получил навык работы с корсетом. Теоретически сервостиламин совместим с офицерскими инъекциями. На практике… На практике никто этого не проверял.

Что ж, доктор Туллий, вам опять выпал жребий первопроходца.

Сегодня у Катилины была последняя инъекция экспресс-курса. Если все пройдет гладко, через пять дней — тест на коллант-совместимость.

— Как ваше самочувствие? Что вы видите?

— Самочувствие нормальное.

Катилина скрипнул зубами. Взял паузу, выравнивая сбившееся дыхание, и доложил:

— Я держу строй.

ЭПИЛОГ

«В манеже шамберьер играет ту же роль, что в оркестре — палочка дирижера. Бич есть бич, от слова „бить“, но в конно-акробатических номерах наказание исполняет служебную функцию. Удар — условный сигнал, по которому группы животных запоминают сложные фигурные переходы или перемены в темпе. Как только лошадь теряет темп, шталмейстер исправляет ошибку, тушируя животное концом шамберьера. Иначе акробат, который выступает, стоя на лошади, и лишен средств воздействия на нее, утратит сосредоточенность на трюке — и может поплатиться здоровьем, а то и самой жизнью…»

Эту консультацию я брал у Луция Тумидуса, известного клоуна, в прошлом — опытного наездника, звезды цирка. Мой консультант готовился отметить семьдесят пятый день рождения, будучи вполне бодр духом и телом. Я предупредил его, что пишу монографию не о цирковом искусстве, а о специфике корсетных служебных взаимоотношений в армии Великой Помпилии. Господин Тумидус ответил: «Кто в армии служил, тот в цирке не смеется!» — и, признаться, я не понял соли анекдота.

Адольф Штильнер, доктор теоретической космобестиологии

Валерия непреклонна:

— Рожать будем здесь, на Октуберане.

— Будем, — счастливо поддакивает Изэль. — Здесь.

Она уже вовсю болтает на унилингве и кое-как — на помпилианском. Но в случаях, когда эмоции захлестывают — эта беда частенько случается с госпожой Китлали-Тумидус — Изэль ограничивается краткими репликами, компенсируя односложность мимикой и жестами.

— Родильный дворец № 1, — Валерия ставит точку. — Управление здравоохранения Нумского Юго-Восточного админокруга. Там я рожала твоего оболтуса. Лучше не придумаешь.

— Дорого, — вздыхает Изэль.

Она скуповата. Ей все время кажется, что комфорт введет семью в долги. Изэль до сих пор путается, планируя бюджет. Она уверена, что Марк обманывает, когда говорит, что еще и откладывает на депозит. Ну конечно, обманывает. Не хочет волновать беременную жену. Живот Изэли очень заметен, торчит огурцом. Дома такая примета говорила, что носишь мальчика. Но врачи сказали: девочка. Изэль верит здешним врачам, хотя изредка, в минуты слабости, склонна доверять приметам.

— Ерунда, — безапелляционность Валерии сродни властности командира. Юлий утверждает, что воинский чин получил он, а все, что к чину прилагается, досталось супруге. — Это мы можем себе позволить. Рожаем в первом дворце, и хватит об этом.

— Рожаем, — соглашается Изэль.

Ей нравится множественное число. Оно успокаивает, как если бы Валерия и вправду собралась отдаться акушерам вместе с невесткой, разделив роды на двоих. Вдвоем легче. Матерь Омесиуатль! Втроем еще легче, потому что есть Марк. Вчетвером — в Луция, старого клоуна, Изэль влюблена по уши. Вшестером — свекра, а в особенности его старшего брата, Изэль побаивается, но знает, что лучших тылов не придумать. Всемером: Пак — это отдельная история, которую без смеха не расскажешь…

Если она и плачет ночами, то старается, чтобы Марк не услышал, и вообще все это глупости. У беременных нервы — тряпочки. Дождь с утра, и глаза на мокром месте. Когда Марк предлагал ей просмотр свежих записей с Острова Цапель, желая успокоить, доказать, что жизнь на родине наладилась — Изэль отказывалась, вплоть до ссоры с мужем. Надо принимать обстоятельства такими, какие они есть: нет надежды, нет и разочарования. В конце концов, если посмотреть вокруг трезвым взглядом, это в некоторой степени честный плен, это почти эйфория, а то, что нет солнца, так не все же сразу.

— Рожаем здесь.

— Ага, здесь.

Диалог, содержательный как сама жизнь, мог бы длиться вечно, когда б не две помехи, ближняя и дальняя. Дальней была физиология: сколько ни носи, однажды станешь мамой. Ближней был Пак:

— Кыш! Брысь! Никаких женщин!

Изэль ни капельки не боится Пака. А уж Валерия — так точно. Вооружившись упреками и осознанием собственной правоты, свекровь накидывается на карлика: чего орешь, еще испугаешь, не видишь, мы с пузом, мужичьё тупое… Изэль ищет паузу, вклинивается, смягчая конфликт: да, подошли, не заметили, да, казан не любит женщин. Никто не любит женщин, уточняет Валерия. Раз-два, и в бега, на работу, на войну, в командировку, а мы страдай и мой посуду.

Пак хохочет.

Бес, дорвавшийся до жарки особо злостных грешников, Пак пляшет у казана — широченного чудовища из пористого чугуна. Поднять казан, установить на живой огонь, а уж тем более снять с огня полным доверху, со всем аппетитным содержимым — о, это мог только сам карлик, с его ручищами записного акробата. Два козленка — молоденьких, постных, нарубленных порционными кусками — к этому времени уже всласть обжарились в масле, прокаленном заранее. Сейчас Пак перекладывает мясо слоями, пустив в ход груду слив — избавленных от косточек, кислых как ухмылка должника — и свежую зелень в количествах, вызвавших бы восторг у козлят, останься бедняги живы. Зелень карлик покупал лично, никому не доверяя, в лавочке, которую держала семья эмигрантов с Хиззаца: тархун, кинза, мята, петрушка, лук перьями, черемша.