Увязано же и одновременно осложнено последнее тем, что на всём обширном пространстве американского уголовного права круг защищаемых им социальных ценностей весьма и весьма разнится по своему характеру, охватывая, к примеру, и жизнь человека, и безопасность дорожного движения, и финансовые отношения с присущим всем этим сферам целым комплексом поступков, потенциально могущих подпасть под тот или иной уголовно-правовой запрет. В общем, наряду с такими социальными ценностями, которые a priori с очевидностью неприкосновенны и защищаемы уголовным правом и которые, как следствие, отражают разделяемые всеми членами данного социума и известные им всем – просто потому, что они не могут не быть известны всякому здравомыслящему человеку[941] – взгляды на добро и зло, должное и недолжное, правое и неправое, общество посредством уголовного закона исторически угрожает наказанием и за те или иные деяния, в отношении которых любой данный индивид не имеет априорного знания об их опасном для социальных ценностей характере и о могущей за ними следовать уголовной наказуемости. В последнем случае общество вольно отбирать из всего массива человеческого поведения группу поступков, подлежащих запрещению уголовным законом, будучи связано лишь тем, что они должны ставить под угрозу – пусть и in abstracto – некие значимые (по мнению социума) социальные ценности. И вот именно в такой ситуации при совершении деяния возможно неосознание лицом создаваемой им угрозы социальным ценностям, поскольку хотя и будучи поставлены под защиту уголовного закона, однако вред им является в сознании человека слишком отдалённым от тех или иных его конкретных действий.
Источники подмеченного неосознания могут различаться. Лицо может полагаться на впоследствии признанный неконституционным или незаконным статут или подзаконный акт соответственно или может руководствоваться в своих поступках ошибочным и впоследствии пересмотренным судебным решением. Оно также может довериться совету официального должностного лица, ответственного за правоприменение, или, более того, может быть введено в заблуждение частным поверенным, хотя бы то и был квалифицированный юрист. В конце концов, индивид может просто утверждать о том, что ему и в голову – как разумному здравомыслящему члену сообщества– не могла прийти мысль об уголовной наказуемости его конкретных действий, затрагивающих некие абстрактные социальные ценности.
В любом случае поступки человека здесь связаны с неосознанием проистекающей из них угрозы социальным ценностям, каковое осознание, в свою очередь, может появиться (в силу природы запрещаемого деяния как угрожающего социальным ценностям не in concreto, а in abstracto и потому не соединённого с априорно имеющимися представлениями о социальной неприемлемости каких-либо действий) лишь с осознанием того, что те или иные социальные ценности в данном случае рассматриваются как ставящиеся в опасность тем или иным поведением, т. е., в конечном счёте, с осознанием уголовной наказуемости последнего.[942]
Этим и создаётся основа к релевантности error juris в ситуациях, связанных с неосознанием человеком возникающей лишь вследствие юридической запрещённости социальной неприемлемости его поведения, ибо такое неосознание означает в итоге отсутствие реальной индивидуальной моральной порицаемости. Ни процессуальная сложность доказывания наличного знания закона,[943] ни гипотетическая цель поощрения знания уголовного закона,[944] ни «суждения-ценности, заключённые в уголовном праве»,[945] ни боязнь хаоса в правосудии по допущении релевантности error juris,[946] ни стремление к лучшей правовой образованности и большей правопослушности[947] по отдельности и в целом не могут заместить в качестве самостоятельной основы уголовной наказуемости реальную личную моральную невиновность индивида и, несмотря на всю их позитивную направленность, не могут её перевесить на чашах символичных весов правосудия, поскольку с отсутствием моральной упречности как исходной предпосылки к стигмату морального осуждения исчезает всякая социальная обоснованность наказания. И, напротив, «знаемое или неосторожное игнорирование правовой обязанности предоставляет независимый базис упречности, оправдывающий осуждение действующего как преступника, даже когда его поведение не было исходно антисоциальным».[948] Иное означает утрату уголовным правом его морального фундамента, угрожая недопустимой криминализацией «широкой области очевидно невиновного поведения»[949].
Каковы должны быть границы предложенной релевантности error jurisl Как представляется, самой основой к ней создаются отчасти такие границы.
Прежде всего, вопрос о релевантности юридической ошибки может возникнуть лишь в ситуациях с поступками, не являющимися априорно морально упречными, т. е. не посягающими на ясные для любого здравомыслящего индивида социальные ценности.[950] К примеру, навряд ли можно прибегать к ссылке на error juris в случае преступления очевидных моральных и легальных запретов, относительно которых «каждый имеет врождённое знание о правом и неправом».[951] Даже если человека здесь и одолевают сомнения о том, где проходит черта, отделяющая юридически дозволенное от недозволенного, его внутренний моральный кодекс предписывает либо воздержаться от действия и попытаться установить реальное содержание права, либо принять на себя риск оказаться виновным в преступлении.[952] «Водораздел» при этом не совсем разумно проводить – как то иногда делается[953] – по линии преступлений mala in se – mala prohibita. Данное деление в силу своей неопределённости не вполне адекватно отражает предложенный критерий релевантности юридической ошибки, поскольку некоторые деяния mala prohibita вполне могут защищать явные социальные ценности. В конечном счёте, как видится, граница должна лежать в оценке обществом меры очевидности в значимости охраняемых ценностей с целью решения вопроса о том, априорно ли знание о создаваемых конкретным поведением для них угрозе. К примеру, от лица, балансирующего «на острие ножа» между дозволенным и недозволенным в области оборота наркотических средств и осознающего опасность, проистекающую от последних социальным ценностям, обоснованно может быть требуемо установить содержание права на свой риск.[954]Прилагая к такой ситуации в какой-то мере декламационную фразу из Дигест (D. 22.6.9.2), вопрос можно было бы ставить следующим образом: «Quid enim si omnes in civitate sciant, quod ille solus ignorat?» – «Ибо как быть, если все в сообществе знают то, что он один не ведает?»
Не менее важна в затронутом аспекте и проблема mens rea в отношении имеющей место юридической ошибки. Достаточно ли здесь для признания последней релевантной установить проявленную лицом неосторожность в аспекте его незнания или заблуждения, либо же релевантной может быть только небрежная ошибка, либо, более того, лишь реально невиновная ошибка, когда «действующий тщательно… предпринимает все доступные меры к установлению значения и применения преступления (т. е. его дефиниции. – Г.Е.) к его поведению и честно и добросовестно делает вывод о том, что его поведение не является преступлением в обстоятельствах, при которых правопослушное и осмотрительное лицо также сделало бы такой же вывод»,[955] предотвратит вынесение обвинительного приговора? Допустима ли собственная вера в незапрещённость деяния уголовным законом или в неконституционность последнего? Достаточно ли общего знания о незаконности поступка как основы к выводу о моральной упречности либо требуется знание о наказуемости конкретных составляющих поведения?[956] Ответы на поставленные вопросы опять лежат в плоскости социальной оценки того, являются ли неосторожное игнорирование риска запрещённости поведения уголовным законом либо его небрежное неосознание как связанные, в конечном счёте, соответственно с неосторожным игнорированием или небрежным неосознанием риска в отношении социальных ценностей, а равно общее знание о противоправности поведения достаточно морально порицаемыми, чтобы оправдать наказание в отсутствие позитивного детального знания уголовного закона.
В приложении к различным ситуациям, приведённым ранее, предложенный критерий приводит к неодинаковым результатам. Так, навряд ли можно рассматривать как всецело морально невиновные действия человека, пренебрегшего правильным знанием закона, т. е. попытавшегося установить его содержание на свой риск[957]либо не адресовавшегося никоим образом к вопросу о правомерности поступка;[958] иными словами, налицо заслуживающая морального упрёка небрежность. С другой стороны, в аспекте добросовестного согласования поведения с судебным решением, законом или официальным разъяснением должностного лица, оказавшимися, соответственно, пересмотренным, неконституционным или неверным, едва ли можно говорить о необходимости морального порицания проявленной неосторожности либо небрежности (более того, проблематично даже то, имеют ли они здесь место).[959] Далее, где-то посередине в плоскости моральных оценок лежит ошибочный совет частного поверенного. Ситуация несколько иного плана позволяет говорить об упречности человека, пренебрегшего установлением стандарта требуемого от него поведения в специфической области деятельности, охватывающей относительно узкий круг индивидов[960].